— Ну, что, Давыд? Как вы?
И, видя его мучительное беспокойство, сказала:
— Ни о чем не беспокойтесь, шесть дней назад в Перевал уехал один товарищ. Скоро вести от него будут.
«Шесть!.. Значит, я неделю без памяти лежал… и в такое время!»
Появилась еще одна женщина — пожилая, степенная. Это — жена Волкова, рабочего-путиловца, в чьей квартире лежал Илья.
Она подошла к постели с рубашкой и кальсонами в руках:
— Давайте-ка переоденем его!
Нехотя он подчинился. Его переодели, умыли, напоили с ложечки горячим чаем. Он почувствовал себя бодрее.
— Когда можно будет ехать?
— Не скоро. С этим придется примириться.
— Дела как?
— Гордей придет вечером, расскажет, а пока — спите, отдыхайте…
Через три дня Илья уже мог садиться в постели, читал газеты, — силы прибывали… как вдруг снова скакнула температура, заболел бок, начался бред. «Ползучее воспаление легких!» — определил врач.
Никогда еще — разве только в тюрьме — не страдал так Илья от сознания бессилия. В светлые промежутки между приступами болезни он думал только об одном: о трудном, напряженном положении в Перевале. Сейчас, наверно, каждый работает за двоих, за троих… а он лежит здесь бесполезный!
Орлов и Софья спешили порадовать его вестями из Перевала:
— По нескольку сходок в день проводят!
— Роман на свободе?
— На воле! Действует!
— А Паша Ческидов?
— Пашу наметили уполномоченным. Его было придержал у себя Горгоньский, но рабочие добились — отпустил! Ликвидаторы пытались навязать вместо Паши другую кандидатуру — не вышло!
Глаза Ильи продолжали беспокойно выпытывать… Но он больше ни о ком не спросил. Софья сжалилась:
— Не мучай уж, Гордей! Сам он не спросит…
— А вот пусть спросит! Пусть не чинится перед нами… чудак! Ну, изволь: Ирина жива-здорова, на воле, работает.
Вот уже несколько дней Орловы перестали приходить к Илье. Хозяин стал возвращаться поздно. Илья понимал, что предвыборная борьба разгоралась и не остается у них свободной минуты.
Он только по рассказам хозяина следил за этой борьбой.
Однажды ночью Волкова вызвали на заседание путиловской заводской социал-демократической группы. Жена встревожилась. Проводив его, спать не легла, села штопать белье. Илья тоже не мог заснуть больше. Несколько раз женщина выходила в коридор и во двор, прислушивалась, выглядывала из ворот. Мужа все не было. Илья от души сочувствовал ей. Глухая тревога передавалась и ему.
Рассвело. Женщина машинально выполняла свою домашнюю работу. Сходила в мелочную лавчонку, разожгла керосинку, подмела пол, вскипятила чай. Она не говорила о своей тревоге и только тяжело вздыхала по временам. Заглянула соседка:
— Ой, где у тебя мужик-то? За ним кто это приходил-то?
— На ночную смену вызвали… не приходил еще, — спокойно и холодно отвечала хозяйка.
Волков явился около полудня не то смущенный, не то радостный.
Прихрамывая, покрякивая, прошелся по комнате. Сказал:
— Бастуем, значится!
— Так и знала, что накрякаешь чего-нибудь, — любовно, но строго сказала жена.
— Напои меня, Поля, чаем, да я опять побегу!
— Ох ты! Все хоть скажет «побегу»! Все еще резвый конь!
Торопливо прихлебывая чай, Волков рассказал Илье, какие дела начались.
Накануне уездная комиссия по выборам выкинула трюк: так «разъяснила» правила, что уполномоченные Путиловского и других крупных заводов оказались лишенными права выбирать выборщиков.
Буквально через час после того, как стало известно это «разъяснение», собралась исполнительная комиссия Петербургского партийного комитета. На заседание явился представитель Центрального Комитета.
Он заговорил о забастовке протеста. Все его поддержали.
— Резолюцию мы приняли такую, — рассказал Волков, — протест выражаем против нарушения наших избирательных прав! В резолюции мы заявили, что только тогда будет действительно возможна свобода выборов, когда царизм будет свергнут и когда республику завоюем.
— А ликвидаторы, — нетерпеливо спросил Илья, загораясь весь, — они не совали вам палки в колеса?
— Предлагали свою резолюцию насчет всеобщих выборов в Думу… вообще резолюцию они предлагали на основе своей платформы… Но мы победили! И на митингах наша резолюция прошла!
Через день встал Невский судостроительный завод. К бастующим стали присоединяться другие заводы и фабрики Петербурга.
Тысячи бастующих рабочих собирались в колонны, ходили с пением революционных песен. Многотысячные митинги шумели на улицах.
Грозные размеры протеста испугали губернскую комиссию, и она отменила «разъяснение» уездной. Коллективы заводов получили право выбирать по рабочей курии.
С замиранием сердца следил Илья за разворотом борьбы. Когда опубликован был результат выборов и он узнал от Гордея, что из девяти депутатов, избранных по рабочей курии, шестеро — его товарищи, большевики, Илья не мог сдержать радостной дрожи.
Это была настоящая, большая победа.
Перед отъездом в Перевал Илья встретился с членом Центрального Комитета, получил установку для дальнейшей работы.
Перевальские большевики, укрепляя свои подпольные ячейки, усилили работу и в легальных организациях.
Ирина Албычева в воскресной школе обучала молодых рабочих. Она преподавала русский язык. Учителя истории и арифметики также принадлежали к подпольной организации большевиков. Только географ был «беспартийным либералом». Среди учащихся создали небольшую подпольную группу, которая распространяла нелегальную литературу на предприятиях.
Рысьев, пользуясь положением страхового агента, играл роль связного, распространял литературу и, кроме того, вел кружок чтецов-декламаторов в Народном доме Верхнего завода, разучивал с ними такие произведения, как «Буревестник», «Каменщик», «Алый цветок», отрывки из Горького, Щедрина, Чехова.
А Роман Ярков, выполняя задание комитета, руководил на Верхнем заводе борьбой за больничные кассы.
В июле девятьсот двенадцатого года царское правительство издало закон о страховании, о создании больничных касс на крупных предприятиях «для оказания помощи рабочим в случаях болезни и увечья». «Правда» разъяснила, что правительство, напуганное развитием революционного движения, издает этот закон не для того, чтобы облегчить по-настоящему положение рабочих, а лишь для того, чтобы лицемерно показать свою заботу.
Перевальский комитет, несмотря на неусыпную слежку, провел собрания, рабочие обсудили новый закон, рассмотрели устав больничной кассы.
Надо было убедить отсталых людей в том, что, хотя эти кассы являются только карикатурой на социальное страхование, все же они — новое завоевание рабочего класса, который должен теперь бороться за расширение размеров страхования.
Перевальский комитет помог провести страховую кампанию в Лысогорске, в Таганайске, в Мохове, посылая туда партийных работников, забрасывая литературу.
В правление больничной кассы Верхнего завода прошли от рабочих большевики — Роман Ярков и Иван Занадворов.
Илья, уволенный из типографии после смерти старика владельца его благонамеренным сыном, устроился библиотекарем общества потребителей и стал по поручению комитета бороться за создание профсоюза торговых служащих.
После выхода закона тысяча девятьсот шестого года профсоюзы влачили жалкое существование. Чиновники особых присутствий, которым дано было право регистрировать и «разрешать» союзы, придирчиво рассматривать устав, вычеркивали все, что могло расширить деятельность союза. На общих собраниях, на заседаниях правления вдруг появлялась полиция, начинался обыск в помещении, наиболее деятельных членов союза брали под стражу.
Человек, не обладающий гражданским мужеством, не годился в руководители союза…
Когда комитет поручил Илье организовать профсоюз, он задумался об учредителях. После длительных поисков остановились на двух: солидном бухгалтере крупного торгового дома и на приказчике Гафизовых. Эти два человека так доверяли Илье, что только ставили свои подписи на составленных им бумагах.