Дрожа от холода и возбуждения, Сергей Комлев стоял неподалеку от тюрьмы и поджидал Касбота. Дождь перешел в снег, медлительный, ленивый, здание тюрьмы, проступавшее среди мелькающей белизны, теперь стало казаться ближе, чем на самом деле. Комлев прислушался: ни одного звука.
Сквозь мелькающий снег четко, как бы толчками, быстро следующими один за другим, приближался отряд Касбота. Увидев, что русский солдат ждет его на условленном месте, и угадав, что это и есть Комлев, Касбот почувствовал, что в груди у него стеснило. Ему захотелось сказать Комлеву ласковые русские слова, какие бывают только в любовных и колыбельных Песнях. Но он не знал этих русских слов.
И Касбот сказал только:
— Говори, что делать надо, приказывай.
— К тюрьме! — сказал Сергей.
Калитка, прорезанная в огромных железных дверях тюрьмы, была раскрыта, возле нее стоял в гимнастерке без пояса (у арестованных солдат отнимали пояса) солдат с винтовкой. Он притопывал, пританцовывал и с веселым интересом вглядывался в сдержанно-взволнованные молодые лица веселореченцев, входящих в тюрьму.
— Ну как, Сергей, дела? — спросил он Комлева.
— Как по маслу, — ответил Комлев.
— Так чего же мы в этих стенах проклятых собираемся? Скорее бы прочь отсюда, уйти в лес.
— В лес не торопись, соскучишься, — ответил Комлев.
Начальник тюрьмы, пожилой, худощавый человек в зеленом вицмундире с серебряными капитанскими погонами и без шапки — таким его взяли из квартиры, находившейся при тюрьме, — держался прямо: то ли он старался соблюсти свое достоинство, то ли потому, что руки его были перекручены сзади. Снег падал на его слипшиеся жиденькие волосы, и видно было, что ему и холодно и страшно. Смотря прямо в лицо Сергея Комлева своими выцветшими глазами, он говорил негромко и размеренно:
— Конечно, господин Комлев, вы можете меня убить, на то воля божия, но ключи от всех казематов находятся у господина пристава, он сам прибывает каждый раз для допроса упомянутой Нафисат Баташевой.
— А как же вы кормите ее? — спросил Сергей.
— Через особое окошечко в стене, — ответил начальник тюрьмы.
— Давай скорее, где она? — спросил срывающимся голосом Касбот.
Начальник промолчал.
— Ты слышал, пес, что тебя спрашивают? — угрожающе сказал Комлев.
Начальник вздохнул, голова его судорожно дернулась.
— На все божья воля, — пробормотал он. — Идемте, здесь близко.
В крепостную стену была вделана железная дверь.
— Вот здесь, внутри стены, находятся казематы, — сказал начальник тюрьмы, — но только ключа от этой двери у меня тоже нет.
Касбот со всего размаху ударил прикладом. Дверь загудела, известковые и кирпичные осколки посыпались на снег.
— Постой, парень, силой тут ничего не сделаешь, — сказал Комлев. — Замок есть замок, он с хитростью сработан, его с хитростью ломать нужно.
Комлев вставил штык в замочную скважину и стал мерно раскачивать.
— Теперь бы стамесочку или отверточку, — сказал он ласкательно и хищно.
Касбот вспомнил, что отвертка у него в кармане, и протянул ее Комлеву. Тот, осмотрев ее, сунул в узенькую щель между дверью и косяком, обитым железом, прямо напротив замка. Легонько ударил прикладом по рукоятке отвертки раз, другой, и отвертка встала торчком.
— Теперь хватит, теперь можно опять штыком пощекотать, — сказал Комлев.
Снова раскачка штыка, вверх, вниз, вверх, вниз, опять легкие удары по отвертке — и дверь, вдруг щелкнув, распахнулась, точно ее кто-то отомкнул изнутри.
Касбот шагнул в темноту.
— Осторожно, можете упасть, — раздался предупреждающий голос начальника тюрьмы, и Касбот почувствовал, как крепкая рука Комлева ухватила его за локоть.
Это был узкий коридор внутри крепостной стены: с одной стороны — глухая кирпичная кладка, с другой — через каждые двадцать шагов на уровне неровного каменного пола видны при колеблющемся огне свечи, которую зажег Комлев, какие-то отверстия, достаточно широкие, чтобы спустить туда вниз человека. Свет был красноватый, красноватой казалась стена. «Как под веками, когда закроешь глаза», — подумал Комлев и спросил:
— А здесь еще кто-нибудь заточен?
— Со времени кавказских войн никого здесь не заключали, — ответил начальник тюрьмы. — И я должен сказать вам, господин Комлев, что считаю зверством применять в отношении беременной женщины…
— Знаем, жалеете вы нас, как кошка мышку, — проговорил Комлев.
— Уже пришли, — сказал тюремщик. — Вот лесенка, ее нужно спустить вниз, вот так.