Роса («Две-три капельки смолы…»)
Две-три капельки смолы
На сосне
Суть прозрачные хвалы
Жизни, Солнцу, и Луне.
Иней в звёздочках немых,
На окне
Есть звездистый стройный стих
Жизни, Солнцу, и Луне.
Бриллиант-хрусталь-роса,
Вся в огне,
Зыбь лобзаний, в небеса,
Жизни, Солнцу, и Луне.
И слеза, что так светла,
В тишине,
Есть бессмертная хвала
Жизни, Солнцу, и Луне.
Звёздный звон
В звёздах – звон. Но мы не слышим.
Но ведь мы не слышим много.
Вот лунатик у порога.
Вот он вышел. Он на крыше.
Должен он идти всё выше.
Он проходит по черте.
Как идёт он, я не знаю; –
Безошибочно, по краю,
Он проходит в высоте.
Белый призрак, спит, но дышит,
Лик подъятый озарён.
Я не слышу, он же слышит
Лунный зов и звёздный звон.
Лунный сок
Обильная соком Луна
Золотой расцвечает свой мёд.
Поля. Полумгла. Тишина.
Полночь счёт свой ведёт.
Всё в золе пепелище зари.
Счёт идёт.
От единства чрез двойственность в стройное три,
Мировое четыре, безумное пять,
Через шесть освящённое семь,
Восемь, Вечности лик, девять, десять опять,
И одиннадцать. Дрогнула темь.
И двенадцать. Горит вышина.
Просиял небосклон.
Лунным звоном вся полночь полна,
Лунный звон.
И воздушно, с высокой и злой высоты,
На леса, на луга, на листы, на цветы,
На мерцанья болот, на шуршание нив
Полнолунница льёт свой колдующий мёд,
И безумья струит, и взращает прилив,
Заковала весь мир в голубой хоровод.
О, Луна, яд твой светлый красив!
Новый серп
Я Новый Серп средь лунных начертаний.
Подсолнечник в Июльском я саду,
Лик Солнца, зачинатель мирозданий,
А в ночь, меня ища, люби звезду.
Я зыбь морей в немолкнущем буруне,
Бездонный безызмерный небосклон,
Я незабудка в Мае и в Июне,
Я маковое зёрнышко, я сон.
Месяц
Месяц меряет недели,
Изменяясь в красоте.
Вот он виден еле-еле,
Серповиден в высоте.
Вот он серп для жатвы годный,
Заострённый там внутри.
Вот плывёт над бездной водной
Полумесяц, – посмотри.
Всё пышнее, всё светлее,
Вот он встал как полный шар.
Словно где-то там, алея,
В круге зарева – пожар.
Вот всё позже он восходит,
С краю выем, убыль в нём.
Чахнет бледный, грустно бродит,
Опрокинут, виден днём.
Меньше, тоньше, гаснет, тая.
Умер. Нет нам лунных нег.
Ждём. И вновь черта златая,
Месяц меряет разбег.
Окрайность
Ты мне являешься Царевною жемчужин,
Вся осиянная начальною Луной,
Чей серп утонченный, взрастая, всеокружен.
О, Златоокая, зачем ты не со мной?
Опалы нежные я сердцем собираю,
Из тайных раковин зову я жемчуга,
И глянь на Море ты… Туда… В окрайность… С краю
Я влаги зачерпнул, и дождь к тебе бросаю.
Те брызги для тебя. Ты всё мне дорога.
Но, множа говор волн, с лазурью Моря дружен,
Я разлучён с Луной, и с лучшей из жемчужин.
Из всех глубин
Из всех глубин собравши все жемчужности,
На берегу, я думаю, один,
О роковой блистательной ненужности
Всех жемчугов глубин.
Обрывы скал. Мой край – необитаемый.
Здесь гибнут все, в прибое, корабли.
И праздник дней, всегда в минутах чаемый,
Всегда, навек, вдали.
Лишь всплески волн, в бесчисленной повторности,
Несут напев, не здесь пропевших, струн.
И жемчуга горят, в своей узорности,
Как сонмы мёртвых лун.
Бег минут
Ты видал, у Моря серого, как метелятся пески?
Ты бродил, тоской истерзанный, в тёмном лесе, вдоль реки?
Ты внимал, овеян вьюгами, ветра призрачный рассказ?
Ты считал шуршанья шорохов, бег минут в полночный час?