Ну а Дава парень смелый. Дайте, говорит, мне коня порезвее, в один момент слетаю. Не позволю, говорит, врагу народа доверие у аратов подрывать к нашей власти. Привели ему коня, да такого, что пятьсот верст в день проскачет, не свалится. Но конь, а дракон. И парень помчался. Уполномоченный уж было собрался уезжать, но парень успел его захватить и рассказал все по порядку.
Выслушав рассказ Давы, уполномоченный тут же приказал освободить лам, а Джамсаранджаба задержать, Назад Дава помчался уже не один, а вместо с нарочными от уполномоченного. Они тотчас освободили несчастных, а в юрту вместо них посадили самого Джамсаранджаба. Вскоре уполномоченный и сам прибыл. Он устроил Джамсаранджабу очную ставку с караванщиками, и те признали в нем того самого тайджи, который при маньчжурах заставлял их платить за его кутежи долги ростовщикам. Дознались, что документы у Джамсаранджаба поддельные, а все его партизанские подвиги — чистый обман.
Караванщики рассказали со всеми подробностями, как Джамсаранджаб при автономии всякими неправдами получил звание гуна, потом переметнулся на сторону гаминов, получил от них звание бээса, а при Унгорне насильно загонял людей в ратники к Барону и посылал их воевать против Народно-освободительной армии Сухэ-Батора и Чойбалсапа.
Среди караванщиков оказался кое-кто из бывших крепостных Джамсаранджаба. Они-то и рассказали все о своем бывшем господине.
Уполномоченный записал показания свидетелей, которые скрепили их отпечатками пальцев. А потом он собрал всех аратов и лам, оказавшихся в ту пору в монастыре, и рассказал им, как благодаря бдительности ревсомольца разоблачен враг народной власти. А в заключение поблагодарил караванщиков, и особенно Даву.
Дава показал себя молодцом. На собрании он выступил и сказал, что как ревсомолец и ввредь будет верно служить народу. Дава напомнил наказ Сухэ-Батора: защищать и хранить как зеницу ока свободу народа от иностранных захватчиков и монгольских ханов и нойонов.
— У народа глаза открываются. И теперь никакие Джамсаранджабы и Хамсумы не могут помешать этому, — заключил Ширчин.
XIII
Нежданная радость
Жив будешь — из золотой чаши напьешься.
Народная поговорка
Старый арат, неуклюже шагая — как и всем наездникам-степнякам ему привычнее было сидеть в седле, а не ходить пешком, — подошел к Батбаяру и протянул ему пакет.
Заметив, что гонец явно чем-то расстроен, Батбаяр, как водится, спросил, все ли благополучно в его стадах и кочевье. Не годится сразу спрашивать, что за печаль у человека на душе. Потом он разорвал пакет и нахмурился: вместо красных линий, между которыми обычно пишется текст, он увидел синие линии, что означало траур. Все, кто был в хошунном управлении, затаили дыхание: кто-то из больших людей умер.
Батбаяр поднял глаза от письма и вполголоса произнес:
— Важное сообщение! В ночь на семнадцатое число месяца Желтой змеи года Синей мыши пятнадцатого равджуна богдо-хан Джавдзанджамба-хутухта VIII скончался.
Гонец опустился на пол прямо у порога и беззвучно заплакал. Старый рассыльный, печатавший тут же на ксилографе обложки для канцелярских дел, услышав печальную весть, бросил работу, сиял с шеи четки и горестно всхлипнул:
— Бедный мой богдо!
— Что теперь с нами будет?! — громко вздохнул немолодой худощавый чиновник. — Я теперь даже не знаю, что писать на исходящих и входящих!
— По случаю кончины богдо-хана правительство объявило траур. Пока мы не получили новых распоряжений, пишите по-прежнему. Я прошу вас, уважаемый Цэмбэл-гуай, — распорядился Батбаяр, передавая чиновнику письмо, — известить сомоны о кончине богда-хана и о переходе всей власти к народному правительству.
Чиновник канцелярии зашептал молитву и дрожащей рукой принялся писать что-то. Гонец тихо удалился. Весть о смерти богдо-хана облетела хошуи молниеносно. В бывшем княжеском монастыре послышался звук трубы, дробь барабанов — монахи начали заупокойные службы. Рассыльный пошел в монастырь помолиться. Ламы объявили строгий траур и запретили убой скота.
Когда Батбаяр пришел домой обедать, Пагма зажигала лампады и благовонные курении.
— Что теперь с нами будет? — спросила она.
— Что будет? Да ничего. Богдо почил в бозе, народ наконец-то станет хозяином своей страны, — ответил Батбаяр и пододвинул к себе пиалу с чаем.
В хошунном управлении Батбаяра дожидался уполномоченный хошунного отделения китайской торговой фирмы "Тянь И-дэ". Едва Батбаяр вошел в канцелярию, как толстолицый купец в черном шелковом халате бросился ему навстречу.
— Осмелюсь выразить вам свое глубокое соболезнование по случаю постигшей вас тяжелой утраты, — затараторил купец. — Прошу прощения, что я осмелился явиться к вам в день великого вашего траура. По дело у меня срочное, не терпящее отлагательства. Мы сейчас переживаем некоторый застой в торговых делах. Ну и фирма… э-э-э-э… как бы это сказать… испытывает большие финансовые затруднения. Уважаемый председатель, вам хорошо известно, что мы старались поставлять нашим братьям монголам по мере своих скромных возможностей все необходимые товары. Но появление кооператива в хошуне отразилось плохо на наших делах. Совсем плохо! Стало два магазина, а покупателей ведь не прибавилось!
Заметив недовольный взгляд Батбаяра, купец залебезил еще больше:
— Я ничего не имею против русских и монгольских компаний, даже мог бы по сходным ценам поставлять им товары. Но нашей фирме угрожает банкротство. Расходы большие, а доход малый. Я хотел бы получить кое-какие старые долги. Разрешите вручить вам, главе хошуна, документ, который облегчит сбор долгов. — Китайский торговец с поклоном протянул Батбаяру бумагу. Батбаяр бегло просмотрел ее и возвратил.
— Если вы действуете, исходя только из интересов фирмы, и не задумываетесь, каким тяжким бременем ляжет на аратов выплата старых долгов нойонов, то я как глава хошуна не имею права так поступать. Народная революция аннулировала все неравноправные договора и долги.
— Но хошун должен выплатить долги!
— Вы ошиблись: обратились не к тому должнику. Ведь это Лха-бээл брал у вас в долг, с него и взыскивайте. Народное правительство не уполномочило меня возмещать долги нойонов.
— Значит, вы не хотите оказать мне содействие? Так я должен вас понимать?
— Совершенно верно.
— В таком случае я сообщу об этом, уважаемый начальник, в управление аймака.
— Сообщайте! — резко ответил Батбаяр. Торговец отвесил несколько поклонов и, пятясь, вышел из канцелярии.
Старый рассыльный с восхищением смотрел на нового главу хошунного управления, бесстрашно и категорически сказавшего "нет" торговцу, который многие годы держал в своих руках весь хошун.
Вечером, когда рабочий день пришел к концу и служащие канцелярии стали расходиться по домам, старик рассыльный догнал Батбаяра, оглянулся по сторонам и зашептал:
— Уважаемый начальник, я очень обрадовался, когда вы сказали, что не допустите, чтобы с аратов взыскивали старые долги нойонов. Но я беспокоюсь, как бы из-за этого отказа у вас не было каких-нибудь неприятностей. Этот Цэмбэл-гуай плохо к вам относится, он плохой человек.
Через несколько дней по всему хошуну разнеслась новость: Батбаяра отстраняли от должности и вместо него по приказу аймачного управления временно назначен чиновник Цэмбэл. А вскоре после этого между аратами хошуна был расписан долг торговой фирмы, о чем каждый сомон был извещен соответствующей бумагой. На Ширчина приходилось двадцать юаньщикаев. Цэрэн, узнав, что их обязывают выплатить долг нойона, заплакала.