Но тут за воротами раздался испуганный голос:
— Ой, начальник! Я всего только бедный торговец. Все наши ценные товары хранятся в канне Ламын-гэгэна. А здесь ничего нет.
— Замолчи, если хочешь живым ходить по земле! Сейчас же отгони псов и открой ворота!
На мгновение наступило молчание, потом послышались крики: отгоняли собак. Наконец тяжелые ворота с грохотом открылись.
— Где хозяин? Сейчас же соберите всех паршивых шушума! А кто вздумает бежать — голову оторву и в черта превращу, — грозно кричал Шамба дрожащим от страха китайским торговцам.
Всех китайцев, не исключая поваров и писарей, зашали в угол двора. Потом солдаты начали переворачивать все вверх дном в доме и в лавке.
Китайский купец сказал правду: дорогих товаров не оказалось. Только далемба, дешевые сорта хлопчатобумажной ткани, латунные пуговицы, ножницы, иголки, шелковые нитки, летние гутулы, тюбетейки с парчовой отделкой, немного шелка и кое-какая галантерейная мелочь.
Солдаты забрали все, что поценнее: нитки, тюбетейки, табак, металлические пуговицы, кольца, карманные зеркальца.
Ширчин ходил следом за товарищами, но не решался взять ни одной вещи. При виде расстроенных лиц торговцев, которые дрожащими руками открывали замки ларей и сундуков, ему стало не по себе.
Но под конец он все же взвалил на плечо куль с сахарной пудрой, а то, чего доброго, обидишь бога счастья и он отвернется навсегда…
Заметив, как Ширчин возится с мешком, Шамба громко рассмеялся:
— Смотрите-ка на этого малыша: сам ростом с палец, а мешок ухватил с корову. Да поднимешь ли ты этот мешок? Ишь какой сладкоежка!
Солдаты смеялись над ним, но это только прибавило ему силы и решимости. С помощью китайца он дотащил куль до лошадей. Товарищи помогли взвалить его на седло, и вместе со всеми он в темноте ночи двинулся к условленному месту сбора.
Вскоре собрались все. Шамба предложил разделить награбленное, когда взойдет солнце, а теперь нужно было догнать эскадрон.
Тяжелый мешок доставил Ширчину много неудобств. Везти его оказалось нелегко. А вскоре он еще разорвался и белый порошок посыпался из него. Конь испугался и взвился на дыбы. Ширчин вместе с мешком грохнулся на землю. Юноша больно ударился правым плечом, но, несмотря на боль, повода не выпустил и не дал коню удрать.
Ширчин застонал. С трудом поднявшись на ноги, он убедился, что правая рука висит, как плеть.
Подъехал Шамба. Он ощупал руку, а затем ловко вправил сустав. Но куль с пудрой пришлось бросить. Ширчин с досады набил ею полный рот и, вскочив в седло, поскакал догонять товарищей.
Восток светлел. Солдаты остановились на пригорке и, стреножив коней, приступили к дележу добычи. Подсчитав трофеи, они убедились, что добра было меньше, чем им показалось на первый взгляд. Немного шелка, десяток расшитых шапочек-торцогов с красными кистями, несколько шелковых платков, дюжина зеркалец с изображением обнаженной китаянки на оборотной стороне, три монгольских ножа в эмалированных ножнах, несколько дюжин металлических пуговиц, дешевые кольца и еще кой-какие мелкие вещицы. Разделить все поровну было нелегко. Всем, например, вдруг захотелось получить по шапке, — очень уж хороши были красные кисти! Десяток Шамбы потребовал распределить шапки только между ними. Но другие сочли это несправедливым: брать вместе, а делить врозь? Так дело не пойдет! Каждому ведь хочется получить красивую шапочку. Кое-кто начал горячиться. А один заорал:
— Ах, вот вы как? Так лучше уж никому ничего не достанется. — и, недолго думая, в бешенстве стал рвать шапки, разбил зеркала, разбросал во все стороны пуговицы и кольца. На него набросились, и вскоре дело дошло до всеобщей свалки.
Шамба решил унять буянов — как-никак он все-таки начальство — и начал лупить драчунов по головам мешком с синей краской. Мешок разорвался, сухая краска посыпалась синей пылью и запорошила всех. Теперь они не узнавали друг друга — все были похожи на лиловых чертей. На снегу повсюду валялись пуговицы, лоскутки шелка, разорванные шапки, осколки зеркал. Наконец Шамба кое-как навел в своем войске порядок. Крики утихли. Солдаты разобрали лошадей и пустились догонять эскадрон. Никто не разговаривал, неудача обозлила всех.
Вскоре впереди на снежной равнине зачернел небольшой айл. Не сговариваясь, солдаты направили коней к жилью. Когда они подъехали к крайней юрте, солнце поднялось уже высоко, пастухи выгоняли овец на пастбище. При виде солдат, выпачканных синей краской, они дивились: откуда явились к ним эти косматые вооруженные люди, напоминавшие отбившихся от стада одичалых козлов?
Один старик с удивлением спросил Шамбу:
— Кто вы такие? Почему у вас вымазаны лица?
Только теперь солдаты как следует разглядели друг друга и начали хохотать.
На голоса из юрт выходили старухи и дети. Окружив солдат, они удивленно смотрели на их разукрашенные лица. Какой-то старик, покачав головой, обратился к Шамбе.
— Что вы за люди? Что вы творите? Китайцев грабите? Ты вот уже человек в летах, как ты мог допустить, чтобы молодые солдаты занимались грабежом?
Шамба вспыхнул:
— Какое твое дело? — и, схватив старика за борт дэла, ударил его по лицу.
Жители айла возмущенно закричали. Они окружили Шамбу. Видя, что дело принимает серьезный оборот, Шамба вскочил в седло и скомандовал:
— По коням!
Вслед солдатам посыпались проклятия. Женщины брызгали в сторону уехавших водой, бросали землю и пепел.
Но Шамба решил проучить строптивых аратов: хоть одну овцу из отары этого айла, а взять надо. Овец в этот день пас чабан-подросток. Он видел, как здоровенный солдат с синим лицом подъехал к овцам и, схватив самого жирного барана, перекинул его через седло и ускакал.
Мальчуган стоял ни жив ни мертв. Потом, спохватившись, с криком, спотыкаясь, побежал к айлу.
До полудня солдаты ехали по безлюдной степи. Наконец им встретился еще один небольшой айл. Здесь они сделали привал, привели себя в порядок, умылись, сварили украденного барана, отдохнули и снова тронулись в путь. Вскоре они нагнали свою часть.
На первом же привале полковник Джамсаранджаб вызвал к себе всех, кто находился в самовольной отлучке в минувшую ночь.
Связной, подойдя к Шамбе, прошептал:
— Ламын-гэгэн прислал гонца с письмом к нашему полковнику. Он сообщил, что прошлой ночью наши солдаты ограбили китайских купцов, находившихся под опекой казначейства монастыря. Ламын-гэгэн потребовал вернуть награбленное имущество и строго наказать виновных.
— Ну, други, — обратился Шамба к своим соучастникам, — настал час испытания вашей верности товариществу. Полковник Джамсаранджаб, как известно, трусоват. Если вы не допустите наказания первого солдата, он испугается и никого не тронет. Но если вы будете покорны, как овцы, когда будут бить ваших товарищей, полковник поджарит ваши мягкие части. Вы по своей глупости уничтожили добычу, и теперь нам нечем заткнуть полковнику его жадную пасть.
Солдаты сговорились не выдавать друг друга, и все скопом направились к юрте полковника.
Затрубила раковина, часть выстроили перед юртой командира полка.
Полковник Джамсаранджаб, брызгая слюной, гнусавым голосом объявил, что все, кто в прошлую ночь принимал участие в ограблении китайских купцов, находящихся под покровительством монастыря, приговорены к наказанию бандзой по сорок пять ударов каждому. После итого писарь зачитал имена солдат, приговоренных к наказанию, и вызвал первых двух. Но тут солдаты сломали строй и с криками бросились к месту экзекуции: "Не дадим избивать товарищей из-за паршивых торгашей!"
Полковник мертвенно побледнел и ушел в юрту. Писарь бросился за ним.
Через несколько минут из юрты вышел командир сотни.
— Попробуйте только бунтовать! — закричал он. — Вот приедем в Уляутай, там на всех управа найдется! А сейчас — разойдись!
На исходе третьего дня добрались до реки Байдраг. Вечером на перекличке не оказалось шести человек. В эту ночь Ширчин сторожил коней. Он видел, как мимо него прошли несколько солдат. Одни из них подошел к Ширчину.