«Из-за нехватки продуктов, — указывалось в телеграмме, — население города сильно возбуждено, не исключена вероятность бунтов. Прошу, г-н управитель, вашего содействия в отправке к нам военной охраны».
— Значит, пожар перекинулся еще на одну околию. Видно, право наше околийское начальство, что социалисты мутят воду среди крестьян. Дело становится серьезным. Измените текст телеграммы, господин секретарь. Вызовите начальников всех околий в пятницу после полудня, — распорядился, возвратившись в управление, озабоченный Станчо Крыстев.
Однако полковник не представлял всей серьезности происходившего. Это были далеко не случайные выступления крестьян, оставшихся без хлеба и семенного зерна. Волна недовольства захлестывала и городской люд. Прекратили выдачу по карточкам бакалейных товаров, урезали пайки и без того плохого хлеба (в него давно подмешивали картофель и размолотые кукурузные початки). Давно исчезли из продуктовых лавок мясо, брынза. Люди позабыли вкус сыра. Народ обносился до нитки: три метра ситца и три метра грубого сукна выдавали в год на семью, нынче же — ни одного сантиметра. Полковник не согласился дать заимообразно хотя бы немного кукурузной муки для сельского населения. Худо — так ведь всем худо, немного терпения. Война не будет продолжаться вечно. Окружной управитель считал, что необходимо поспешить с заключением мира, прежде чем произойдет катастрофа. Ему становилось не по себе при одной мысли о чем-то подобном. Он хотел достойного мира. Ведь все же знали, как несправедливо обошлись с Болгарией при заключении Бухарестского договора в 1913 году… Окружной управитель не верил в капитуляцию Германии. Правда, у нее есть слабое место — сырье, нехватку которого она отчаянно пыталась пополнить за счет оккупированных земель и своих союзников, однако в военном отношении, по его мнению, она была еще сильной. Но ведь не могла же Болгария кормить одновременно и рейх, и свое население, и турецкие войска в Добрудже!.. В ранцах болгарских солдат было пусто, в амбарах болгарских крестьян — тоже. Стоял май. До нового урожая еще жить да жить! Да и какой это будет урожай: год нынче выдался засушливый, к тому же засеян был далеко не весь клин пахотной земли.
Все это понимал окружной управитель, но с одним он не мог примириться — с разлагающей деятельностью тесных социалистов на фронте, с крестьянскими бунтами. Они напоминали ему события в России, и это приводило его в бешенство. Он решил действовать. Но как? Полковник повторял ему много раз: «Оружием нельзя!». За каждым солдатом на фронте стоит семья в тылу. Солдат боеспособен только тогда, когда спокоен за своих близких. Да он и сам не верил в то, что посланные в села солдаты пустят в ход оружие… Полученные в окружном управлении сведения говорили о том, что не все крестьяне согласны с бунтовщиками. Но стоит кого-либо арестовать, как на его защиту поднимается все село. Станчо Крыстев и сам понимал, что нужно действовать мирными средствами, так сказать, в рамках закона. И ему все больше становилось страшно. У него просто голова шла кругом от всех этих нерадостных мыслей. И он отложил принятие окончательного решения до пятницы, когда должны были собраться околийские начальники. Вздохнув с облегчением, он взял шляпу и приказал подать пролетку — пожалуй, надо немного проветриться…
Владо Лютов и Ради Бабукчиев вошли в дом тетки Миланы с большими предосторожностями. Был субботний вечер. Спас только что возвратился с работы. В селе было тревожно. Народ еще не успокоился после первых бунтов, а теперь появились новые причины для негодования: разнарядка на сдачу шерсти, а особенно приказ не пускать солдат из их села в отпуск. Пришло сообщение, что в Македонии погиб отец Христо. Мать Христо лишилась ума от горя — она выла, словно волчица, рвала на себе волосы… Фельдшер Тарапунов, отец погибшего во время землетрясения Коротышки, сломленный горем и одиночеством (он жил с процентщиком дедом Боби, как и он, вдовцом), безучастный к чужим несчастьям, по приказанию окружного управителя — с целью, как тот выразился, «приостановить разложение крестьян» — наложил на село карантин якобы из-за вспыхнувшей там эпидемии тифа. Солдатки, узнав о том, что военные власти запретили домашние отпуска, пришли в ярость и кляли виновников своих бед на чем свет стоит. Наконец, из Тырново в село прислали взвод солдат, расположившийся на постой в здании школы.