— Ты о ком это, о чахоточном, что ли? — вставил Михаил.
Ради кивнул ему и продолжал:
— …Марина отшатнулась, склонила голову и словно окаменела. Я видел, как она страдает, и решил положить конец этому мучению. Схватил ее за плечи, повернул к себе — глаза ее полны слез. «Оставь меня, я не хочу, чтобы ты меня запомнил такой». — «Запомнил тебя?!» Уж не знаю, каким голосом произнес я эти слова, но лицо ее вспыхнуло, словно внутри заполыхал огонь. Я совсем другого ожидал, а вышло вон что. Понимаешь?
Ради долго молчал. Потом сказал:
— А после этого случилось то, что заставило меня написать Русане. Я не был искренен, обманывал себя, обманывал и ее. Знал, что она передаст все Марине.
— Мне известно, о чем ты писал ей. И знаешь, я был уверен, что это неправда. Я ведь тебя знаю, ты не можешь быть подлецом.
— Послушай, друг. Марина тогда сказала: «Хотя мне будет нелегко, но я решила расстаться с тобой. Люди уже говорят про нас. Наша дружба была чистой, она мне очень дорога, и я прошу тебя, не лишай ее меня в будущем. Мне кажется, что одна я совсем пропаду». — «Какое тебе дело, что люди о нас говорят. Еще немного, и все замолчат. Ты что, боишься?» Она ответила, что нет, что, мол, не боится, однако… «Марина, — продолжил я, — кто-то тебя сбивает с толку». — «Что ты хочешь этим сказать?» — «Ты говоришь с чьих-то слов, — начал я раздражаться. — Выдумываешь оправдания измене, о которой будешь потом сожалеть всю жизнь. Помни об этом!» — и я протянул ей руку. Она стоит, смотрит на меня, а потом просит: «Не уходи, побудь со мной еще немного!» — Сели мы с ней в лесочке. Стало смеркаться. Где-то заухал филин. Марина сжала мою руку: «Слышишь, Ради? Помнишь, как ты мне писал, когда я была в Русе: «Филин, Марина, филин ухает в скалах!» — «Ты действительно хочешь, чтобы мы расстались?» — спросил я. Прошли минута, две… пять. «Не хочу тебя обманывать, никогда тебя не обманывала. Пойми меня, я просто не могу иначе». Я встал и ушел.
Друзья пошли к шелкопрядильне. Пенков посмотрел на свои черные руки помощника кочегара и подумал: «Куда мне с такими руками к Молчете соваться…» Ради поднял голову к дереву, на котором выводил свои трели соловей, и сказал себе: «Гляди-ка, и тут водятся певцы. Жалко, мы здесь с Мариной никогда не бродили…»
— Так вот, брат! — тяжело вздохнул Михаил, протягивая товарищу пачку сигарет.
Два светлячка засветились в темноте, то разгораясь, то угасая.
— Я убью его! — мрачно произнес Ради.
— Не стоит он пули. На свете станет одной свиньей меньше, а тебя, — Михаил сложил растопыренные пальцы рук в виде решетки, — а тебя — в каталажку. Поезжай в Софию или в деревню… Мы так решили.
Ради остановился, пораженный его словами.
— Скажи мне, только честно: а не сыграла ли тут какую-нибудь роль Хубка? Я знаю, что отец выгнал ее из дома.
— Это Хубка не хочет его видеть.
— А на что она живет? У кого ночует?
— Я плачу за ее квартиру, я! Из тех денег, что выручил за организацию вечера в Лясковце, нанял ей комнату в доме Хромого Генчо. Там она живет, — крикнул Ради.
— Рядом с твоим домом? Да ты сошел с ума!
— Да, рядом. Пусть люди себе болтают, сколько хотят. На людской роток не накинешь платок. Пересудов даже Янтра не остановит. Да кто их слушает! — в сердцах сказал Ради и исчез в темноте.
Ради пошел к Мильо, не стал дожидаться завтрашнего дня, как он было решил раньше. Семья Мильо заканчивала ужин.
— Заходи, заходи, — приветствовал его Мильо, поднимаясь из-за стола и освобождая ему место. — Жена, принеси ему что-нибудь поесть!
— Сиди, тетя Юрданка! — остановил ее Ради, усаживаясь на стул.
— Э, нет, так не пойдет! Спроворь-ка ты глазунью, Юрданка, не слушай его. Дети, ну-ка быстро нарвите в огороде салату для бате Ради.
Воспользовавшись тем, что они остались одни, Ради сразу же приступил к делу.
— Бай Мильо, я к тебе с просьбой.
— Ладно. Только скажи…
— Надо кое-что перевезти со станции. Небось, знаешь дровяной склад? Там работает и живет наш товарищ Владо Лютов.
— Склад — знаю, а человека — нет. Сейчас вас, товарищей, стало много. И что же это за вещи?