— Кровать, матрац, одеяло, стулья и…
Мильо глянул на него исподлобья. Из гнезда, прилепившегося к балке, высунула головку ласточка.
— Говори, что еще?
— Два ящика патронов.
Возчик откинулся на спинку стула, почесал свою плешивую голову.
— Все это надо перевезти в дом Хромого Генчо. Рядом с нами… На нашей улице. На складе тебя будет ждать невеста Владо Хубка. Скоро будем свадьбу играть.
— Эй, Ради, гляди, как бы молодой не сменить белую фату на черный платок! Один ящик — куда ни шло, сунем под пожитки. А целых два? Многовато… Я не о том, что тяжело… Пойдем на двор, покажу, какой там мул у меня пасется. Я у военных его купил. Молодой, кофейной масти, а на лбу черное пятно, словно ласточка крылья раскинула…
— Бай Мильо, дело это откладывать нельзя. Я слово дал… Послушай, что я тебе предложу: пачки из одного ящика спрячем в матрац, а сам ящик — в печку!
— Завтра утром можно?
— Ладно.
После ужина Мильо повел Ради на двор. Мул, узнав хозяина, потянулся с нему мордой, фыркнул. Мильо приласкал его будто ребенка.
— Знаешь, что мне в голову пришло? Поставлю-ка я один ящик у себя. Что ты на это скажешь?.. Пусть у меня будут патроны. У меня их сам черт не найдет.
Ради в нерешительности шевельнул левым плечом.
— Да ты не беспокойся. Все будет сделано — комар носу не подточит. В десять часов приходит поезд Балканской линии. Я к этому времени иногда подъезжаю к станции, перевожу пассажирам пожитки, так что меня часто там видят. Запрягу своего мула и отправлюсь.
— Ладно, я буду ждать тебя за мостом, — согласился Ради.
— Договорились, — сказал Мильо и проводил его до калитки.
27
Весенний дождь пролился над Велико-Тырново ранним утром в день праздника болгарской письменности Кирилла и Мефодия. Усыпанные нежными цветами деревья понуро опустили ветви. Гирлянды над дверями школы обмякли. Однако через час выглянуло солнце и прогнало облака, залив город ослепительным светом.
Любка вышла в палисадник и, стараясь не испачкать новенькие туфли, нарвала букет тюльпанов и пионов. Поднявшаяся ни свет ни заря Денка уже успела сготовить обед. Отодвинула готовую похлебку на край печки, чтобы допревала, накрыла сладкий пирог белым полотенцем, как это делала бабушка Зефира, и вынесла его в ее комнату. Закончив все хозяйственные дела, Денка переоделась, чтобы отправиться в церковь.
— Богдан, Ради, сегодня приходите домой вовремя, — наказал сыновьям Никола Бабукчиев, осматривая свой черный костюм, который жена вынула утром из шкафа.
Вот уже несколько дней подряд он запирался у себя в комнате, вынимал из ящика конверты с деловыми бумагами, которые держал под замком, конторские книги с записями расходов и доходов за каждый год. И курил, курил одну сигарету за другой. За стол садился молчаливый, недовольно косил глаза на пустые стулья сыновей — особенно его сердило отсутствие Ради. Раньше он не стерпел бы такого непорядка: семья должна была неукоснительно собираться за столом во время обеда и ужина. Но сыновья выросли. Один за другим окончили гимназию, искали работу, старались хоть что-нибудь заработать. Еще год-другой, и Любка заневестится. Большие заботы навалились на Николу Бабукчиева. Одежда на нем висела, словно на вешалке. Его раздражали, казалось бы, пустяки, но он старался ничего не замечать и отмалчивался. Иногда он делился с женой своими планами относительно сыновей, хотел узнать ее мнение, с которым не всегда соглашался. Его мучила бессонница. Часто он лежал в кровати, не сомкнув глаз, пока не бледнело небо над лесом, что виднелся из его окна.
Застегнув крахмальный воротничок, завязав галстук, Никола Бабукчиев взял в руки трость и крикнул в окно:
— Дети, договорились? Не забудьте, о чем я вас просил.
Им было ясно: вкусный обед, пирог, напоминание о необходимости вовремя прийти к обеду, цветы — все говорило о том, что отец намеревался сделать важное сообщение.
Богдан вышел, никому не сказавшись. Любка присоединилась к стайке подружек. Только Ради сегодня никуда не спешил. Наконец раздалась знакомая трель школьного звонка, сообщая о начале праздника в честь Кирилла и Мефодия.
С белыми чехлами на фуражках учащиеся собирались у недостроенного здания гимназии. Классные наставники выстраивали в шеренги своих питомцев. Музыканты занимали места у высокой кафедры, с которой сегодня произнесет традиционную речь о братьях-просветителях директор гимназии или преподаватель болгарского языка. Одетые в новые куртки с позолоченными пуговицами, рассыльные призывали всех к тишине. Заиграла музыка, учащиеся запели «Иди вперед, народ наш возрожденный, к светлому завтра иди!».