Марина пошла к Бабукчиевым, но Ради еще не возвратился; родители его были в большой тревоге. Марина пробыла у них недолго. Ей неудобно было оставаться в доме, где даже собака беспокойно слонялась по двору в ожидании друга, враждебно поглядывая на нее, словно она была виновата, что его до сих пор нет.
На следующее утро в инженерной службе тоже обсуждались новости, о которых говорил весь город. Марина отметила про себя, что ее сослуживцы обвиняли во всем военных и полицию. Всегда сдержанные, дрожащие за свои места — особенно сейчас, ввиду больших сокращений в армии и того предпочтения, которое хозяева отдавали бывшим офицерам, пользовавшимся у властей особым доверием, — сегодня они наперебой припоминали ужасные подробности. Марина слушала их с деланным безразличием, не отрываясь от работы, однако ее бледное лицо выдавало беспокойство. Оно перешло в настоящую тревогу, когда после обеда рассыльный шепнул ей на ухо:
— Уволен Ради Бабукчиев…
Марина вздохнула. Еще одна надежда угасла. С трудом дождавшись конца рабочего дня, она незаметно выскользнула из опротивевшей ей канцелярии со скучными полками для чертежей вдоль стен, с четырьмя, поставленными впритык друг к другу столами. Она задыхалась в воздухе, пропитанном запахом бумаги, туши и чернил, и едва выносила ругательскую воркотню начальника, встревоженного ростом влияния коммунистов, которых он ненавидел.
Марина пошла на Царевец. На первой скамейке сидел телефонист Иван Панайотов, с которым Ради дружил в последнее время.
— Разминулись вы. Ради ждал вас у инженерной службы. Он сказал, что снова сюда придет. Присядьте.
Панайотов добавил, что он не был на митинге, но, выйдя с работы, сразу же поспешил осведомиться о Ради. Жестикулируя и хмурясь, он возмущался военными, организовавшими расправу с коммунистами, чтобы напугать их единомышленников, и вдруг неожиданно умолк, поднял руку и указал на каменные ворота, где показался человек. Но это был не Ради.
Марина решила возвратиться домой. Однако прежде чем свернуть к Асеновой слободе, она долго всматривалась в сгущавшийся мрак, надеясь увидеть Ради. Проходя мимо дома Таневской, она внезапно решила поделиться с ней своими мрачными мыслями. По лестнице навстречу ей спускался Кирменов.
— Как это ты осмелилась преступить запрет своего героя? — спросил ее Кирменов.
— Ради не только мой герой. Он — настоящий коммунист. Не прячется у приятельниц во время таких грозных событий, — сердито ответила Марина.
— О, сегодня мы слишком враждебно настроены!
— Хватит вам кусаться! — подала сверху голос Таневская. — Марина, пошли прогуляемся.
Пережив еще одно испытание, побывав в полицейских участках, где на них обрушивались ругань и побои, рабочие начали смелее настаивать на повышении заработной платы и снижении цен. Они требовали, что бы новое правительство посадило на скамью подсудимых предателей, конфисковало их богатства. Клуб коммунистов, в котором каждую пятницу проводились собрания, приобрел особую популярность среди тырновских трудящихся. В его кружках активно занимались гимназисты и рабочая молодежь. Ни стрельба военных, ни пролитая кровь не испугали коммунистов. Они верили в благотворность перемен, происходящих в России, восхищались примером своих собратьев.
В стране была объявлена всеобщая стачка транспортников. Город притих, его окрестности не оглашали свистки паровозов, прекратились перевозки грузов и пассажиров. Начались перебои с подвозом продовольствия и дров. А зима выпала лютая, северный ветер свистел в узких улочках. Власти почувствовали, что у них связаны руки: телефоны не работали, телеграфы молчали, одна за другой переставали дымить фабричные трубы.
У печки в клубе сидели Стефан Денчев, Ботьо Атанасов, член стачечного комитета Асен Коларов и Ради Бабукчиев. Было получено сообщение о том, что правительство готовит пробный железнодорожный состав из Горна-Оряховицы до Софии, используя штрейкбрехеров и верных властям пенсионеров. Центральный Комитет партии затребовал сведения о том, чем окончится эта попытка, а самое главное — о настроении участников стачки.
— Мы решили, товарищ Бабукчиев, поручить это дело тебе, — сказал Атанасов.
На рассвете, пряча голову в воротник пальто, Ради вышел на заснеженные улицы города. Подходя к мосту, который ведет в Асенову слободу, он замедлил шаги и взглянул на окно Марины. Занавески на нем были плотно задернуты, дом тонул во мраке. Как дать ей о себе знать? Да ему и самому не было известно, когда он вернется. Ветер гнал по улицам сухой снег, кругом не было ни души. Со стороны Дервене тянуло ледяным холодом. Он заставил Ради свернуть у подножия высокого холма, который заслоняет от метелей шоссе, ведущее в Арбанаси и Горна-Оряховицу. Теперь ветер выл высоко над его головой, навевая сугробы в овраге. Дорога едва различалась в темноте, идти быстро было просто невозможно. Поезд, который должны были повести штрейкбрехеры, отправлялся в одиннадцать. До этого часа Ради следовало встретиться с горнооряховскими товарищами: они обещали связать его со своим человеком, чтобы тот устроил Ради на поезд.