Может быть, это продолжалось какое-то мгновенье, Бонке оно показалось часом. Она не выдержала. Сжалась в комок и бросилась ничком на нары. Бормотала что-то сквозь слезы, тело колотила дрожь, вся она сотрясалась от рыданий. Ради несмело подошел к ней, выжидая, пока она успокоится.
— Ты думаешь, — наконец выдавила из себя Бонка, — думаешь, что она не… при том, что дружит с этой Таневской… небось, все знают, что это за птица…
— Замолчи!
— Не буду я молчать… Что, что, небось, больно за нее? Тогда возьми ее в жены, весь город над тобой будет потешаться…
— Довольно! — прервал ее Ради.
Бонка приподнялась. Подколола выбившиеся пряди волос и накинула на себя край одеяла. Затем, устроившись поудобнее, оперлась спиной о стену, подобрала ноги и снова заплакала. Ради стало жаль ее. Она рыдала, как человек, терзаемый неизбывным горем: из-за того, что вот она, наконец, открыла ему свои глубоко и долго скрываемые чувства, свою красоту, а он пренебрег ими из-за Марины. Поступилась своей женской гордостью. Но как, как иначе она могла привлечь его, она, отвергнутая жизнью, не видавшая на своем веку ничего, кроме тяжкого труда, отданная старому мужу, слепому и глухому ко всему красивому в жизни! Неужто она не имеет права хоть на каплю нежности, хоть на кроху счастья? Жаждавшая ласки, участия, она жадно тянулась к Ради. Она знала, что огонь ее семейного очага едва тлеет, но была уверена, что сумеет сохранить его, сумеет не нарушить душевного покоя деда Прокопия.
Ради взял дрожащую руку Бонки, теплая шершавая кожа этой руки взволновала его чуть не до слез; взгляд его упал на ложбинку между округлых грудей, и он наклонился к ней. Успокоившаяся, притихшая Бонка с затаенным дыханием следила за каждым его движением. Почувствовав, что он сейчас выпустит ее руку, она дотянулась до его руки и поцеловала ее. Вызывающе дерзкая вначале, сейчас она была нежной и беспомощной, сама не сознавая, что именно в этом заключается женская сила и обаяние. Медленно, почти незаметно, она привлекла его к себе. Она не говорила, а словно в забытьи шептала ему какие-то милые и нежные слова. В маленьком помещении слышалось лишь ее прерывистое дыхание.
Оказавшись в жарких объятиях Бонки, глядя в ее полыхавшие огнем глаза, Ради будто погружался в какую-то бездну… Совсем потеряв голову от сжигавшей ее страсти, Бонка прикрыла глаза и прижала его к своей груди. В этот миг Ради заметил у нее над правым ухом родинку. Такая же родинка была у Марины на шее. Он вырвался из объятий Бонки и ощутил холодный озноб на спине. Услыхал, как воет ветер за окном; ему послышалось, будто он кричит ему: «Марина-а-а! Марина-а-а!». Ради оттолкнул лежавшую рядом с ним женщину и, подгоняемый угрызениями совести, выскочил прямо в метель, не на шутку разбушевавшуюся над Дервене.
Холодный воздух ворвался в комнатку. Бонке стало зябко, сердце ее сжалось; она снова почувствовала в нем прежнюю пустоту. Встала, закрыла дверь, не одеваясь, бросилась на нары, захватила зубами угол подушки и безутешно заплакала.
Ради направился в город не прямо, а кружным путем, по нижней дороге. Земля шаталась у него под ногами. Его и самого шатало. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами вставали одновременно Марина и Бонка, образы их сливались, меркли и снова возникали перед ним — четкие, ясные. Непонятные крики звучали в ушах. Руки дрожали, он начал тереть их об одежду, пытаясь смыть грязь от прикосновения к чужой женщине. Но это не помогало, и он брезгливо засунул их в карманы пальто, чтобы не видеть. С волос его капал растаявший снег — капли были крупными, словно слезы Бонки. Ветер яростно рвал в клочья облака — так совсем недавно раздирал его душу взгляд Бонки. Густые заросли цеплялись за него своими колючими ветвями, словно жадные руки Бонки, царапали его сердце острыми шипами. Ради задыхался, силы его иссякли, он пошатнулся и упал в мокрый снег.
Метель утихла. Ради лежал, тяжело дыша, жадно ловя ртом воздух. Прислушался: кто-то звал его во мраке. Он приподнялся, вытянул вперед руки — его окружала серая пустыня. Но вот совсем рядом загромыхал поезд. «Марина! Марина!» — стучали колеса. «Марина!» — чуть слышно прошептал он и закрыл глаза руками. И ощутил ее рядом с собой. Это она, а не Бонка, предлагавшая ему мимолетное забвение, только что была в его объятиях. Она, его Марина, протягивала к нему свои руки, прогоняя прочь кошмар. Она, его Марина, говорила ему ободряющие слова, улыбалась ему, и улыбка ее была светла и прозрачна. Ради отнял руки от глаз — на небе сиял ясный месяц. Он встал, поднял воротник пальто и пошел в ночь неверными шагами.