В эти дни произошло важное событие, которое отвлекло внимание Ради от подготовки к очередному докладу в клубе. Италия объявила войну Австро-Венгрии под предлогом, что та нарушила соотношение сил на Балканах и пренебрегла интересами Италии. Богдан считал, что это не отразится на ходе военных действий, поскольку сама Италия не являлась серьезной военной силой. Главное заключалось в том, что она давняя союзница немцев, бросила их, видя, куда клонится чаша весов.
— Ох, дети-дети… — вздыхала Денка. — Не к добру это! Видать, ваш отец не вернется скоро. Прав был инженер Мосутти.
Ради пошел к Милану. В крохотной мастерской сидели двое. Милан отодвинул в сторону рваные ботинки, убрал колодки.
— Садись, Ради, это наши товарищи.
— …Наша партия правильно предсказывала: захватническая политика прусской военщины заставит объединиться против нее остальные великие державы… Не только Италия, но и Америка рано или поздно вмешаются в войну против Германии и Австрии, — говорил товарищ с подстриженными усами.
— Ах, чтоб их… — Милан ударил молотком по верстаку, — мало народ наш мучили, теперь совсем доконают…
— Видно, к тому идет, — отозвался незнакомый Ради железнодорожник. — Не видать добра ни нам, ни другим народам, стремление капиталистов к переделу мира не принесет им ничего хорошего. Совсем скомпрометировали себя и руководители II Интернационала. Скрывают от пролетариата капиталистическую сущность войн, защищают интересы своей буржуазии, притупляют классовые противоречия…
— Габровский сказал: «История покажет, что нынешняя война — война несправедливая…», — повторил Милан то, что услышал в клубе.
— Ленин, руководитель русских большевиков, призывает рабочих и солдат повернуть оружие против собственной буржуазии, — указал на лежавшую у него на коленях газету мужчина с подстриженными усами.
— Значит, революция, Стефан!
— Дело к этому идет, — сказал железнодорожник.
— Нужно нам усилить агитацию среди народа. Привлечь молодые силы. Укрепить нашу тырновскую организацию.
— Познакомься-ка с товарищем. Дай ему одну газету.
— Стефан Денчев, — представился распространитель партийных газет.
Никто не мог заменить в доме Николу Бабукчиева. Раньше как-то не ощущалось, что все держится на нем. Сейчас же домашние хлопоты легли всей тяжестью на членов семьи. Тяжелее всего приходилось бабушке Зефире. Она похудела. Вставала на заре и все равно не могла управиться. Не успевала вовремя приготовить завтрак. На рынок теперь ходила Денка, но ее каждый раз обманывали. Однажды ей продали масло, смешанное с творогом, тухлые яйца… Такого никогда не случалось, когда ходил за покупками ее муж. Денка с трудом находила то, что нужно. Половина жалованья ускользала непонятно куда. Теперь Денка поняла, почему ее Кольо дрожал над каждой стотинкой. Сыновья помогали чем могли, у них много времени отнимала школа, в последнее время оба начали часто исчезать из дому: Богдан увлекся театром вместе со своим товарищем Косьо Кисимовым, Ради посещал собрания в клубе. Как-то посмотрит отец на его дружбу с тесными социалистами? Тырновцы, особенно те, что побогаче, посмеивались над ними, называли их чудаками, но испытывали страх перед их учением. Любку работать не заставляли. Она часто болела, росла хилой. Достаточно было того, что она вязала кружева да накрывала на стол.
Того тоже чувствовал отсутствие хозяина. Тщетно поджидал он его вечерами в надежде полакомиться печенкой или рубцом. И кошка, любимица Бабукчиева, напрасно поджидала его на заборе банковского сада. Некому было ее приласкать и погладить.
Обеды и ужины проходили теперь в грустном молчании. Место Бабукчиева за столом пустовало. Казалось, что вот-вот хлопнет дверь, и он войдет, вымоет руки и сядет рядом со всеми. Между Любкой, сидевшей от него по левую сторону, и Ради, который сидел справа. Бабушка Зефира тихонько вздыхала, Денка низко склонялась над тарелкой, дети вяло ковыряли вилкой кушанье.
Было раннее утро, еще заря не занялась, когда в ворота кто-то постучал. Того залаял, но не сердито, чуя своего. Стал царапаться в дверь коридора, потом в дверь кухни. Денка первая догадалась, что приехал муж.
— Кольо, ты ли это? — вскричала она, выбежала как была босиком из комнаты и повисла у него на шее.
Подоспела и бабушка Зефира. Сонная, растрепанная, она пересекла двор и дрожащими руками обняла зятя.