— Да ну? Мы мобилизуем, а тебя демобилизовали.
Бабукчиев объяснил, как обстоят дела. Потом принес бутылку ракии. На другой день патроны перенесли в палатки.
Утром в дом Бабукчиевых ввалился Цоньо, нагруженный двумя мешками: один был набит одеждой и продуктами, а в другом были подарки от бабушки Катины.
— Бачо Кольо, разве этакое возможно? — стал жаловаться Цоньо. — Герги, как ты знаешь, взяли на обучение. Война начинается, он не вернется. Мне тоже повестку прислали, забирают. А вчера вызвали в общину Митьо. Мобилизуют его в Севлиевский гарнизон, он ведь кавалерист. Помоги, бачо Кольо, очень тебя прошу. Мать совсем потеряла голову, женщины ревмя ревут. О чем думают правители? Кто будет пахать, кто за скотиной будет ходить?..
— Понимаю тебя, Цоньо. Я сам позавчера вернулся.
Цоньо только сейчас заметил, что у Бабукчиева еще не отросли усы и борода.
— Бачо Кольо, без мужиков крестьянскую работу не осилишь. И на следующий год армии понадобится продовольствие. Женщины, что ли, будут ее кормить? Разве они смогут?
— Цоньо, — Бабукчиев посмотрел на часы, — давай позавтракаем, и ты пойдешь со мной. У меня в Тырново нет знакомых военных. Я дам тебе письмо к моему двоюродному брату в Севлиево. Он офицер в тамошнем гарнизоне. Попрошу его освободить Митьо. Думаю, не откажет.
Великотырновский гарнизон приступил к обучению новичков. На дороге, ведущей в Беляковец, маршировали пехотинцы, пулеметчики атаковали Зеленку и Момину крепость. Стреляли на Святой Горе, на Буруне. Вечером Царевец и Трапезица освещались прожекторами.
Незаметно пролетели три недели. 1 октября 1915 года Болгария объявила войну Сербии. Уставшие от тревог люди не удивились этому, восприняв новость с безразличием. Была пятница, обычный октябрьский день. Улицы древней болгарской столицы заполнили горожане и крестьяне, вышедшие проводить своих близких. Из казарм доносились звуки трубы, на Марином поле играл военный оркестр. Люди шли задумавшись, с озабоченными лицами, словно для них померк свет.
Марина и Ради едва нашли место в толпе, запрудившей дорогу к вокзалу. Вдруг все стихло. Войсковые части тронулись с места. Впереди на белом коне ехал начальник гарнизона со своими адъютантами. За ними шли знаменосцы, трубачи, музыканты. Следом прошли 18-й и 20-й пехотные полки. Показался резервный 49-й пехотный полк с недообмундированными, недовооруженными солдатами, за которыми тянулись санитарные повозки, полевые кухни, тяжелые обозы. Замыкали шествие неизменные собаки. Из толпы раздавались последние слова прощания, матери обнимали своих сыновей, девушки расталкивали людей, бросали цветы своим суженым, дети протягивали руки и кричали: «Папа, папа!..» Толпа провожающих двинулась по грязным улицам вслед за воинскими подразделениями, чтобы проводить солдат до вокзала.
Марину била нервная дрожь. Все напоминало ей об отце. На побледневшем лице застыло выражение страдания. Скрываемое от людей горе проступило наружу. Перед глазами встал нечеткий образ солдата, похожего на тех, кто только что отправился на фронт, — с зеленым вещмешком, с длинным до колен ружьем, в дуло которого она на прощанье сунула цветочек. Она вдруг почувствовала на своей щеке отцовский поцелуй и всхлипнула. Ее затуманенный взгляд остановился на Ради. Марина улыбнулась сквозь слезы, счастливая оттого, что он живет на свете. Но принадлежит ли он ей?.. Она вздрогнула, тряхнула головой.
У ворот дома Бабукчиевых лежала, свернувшись в клубок, пришлая пегая собака. Ради позвал ее: «Шаро!». Собака поднялась, потерлась мордой о ботинки Ради и боязливо вошла во двор. С тех пор Шаро занял место отравленного Того. Днем он лежал под окном Ради, а вечером перепрыгивал через забор и издали сопровождал его повсюду, готовый защищать нового хозяина своими крепкими зубами.
14
Зимний день пролетел быстро. От морозного ветерка снег затвердел. В корчме Пандели горела лампа. Толкнув дверь коленом, вошел Яким, сел у огня и стал греть окоченевшие руки. Он жил Янтрой — ставил верши и удочки на рыбу и раков, а когда вода прибывала, собирал обломки досок, щепки, вырванные с корнем деревья. Зима нынче выдалась морозная, и река была закована в ледяную броню. Покрутившись у реки, Яким юркал в теплую корчму и закуривал. У Пандели был ледник, лошадь, небольшая повозка, которая стояла у забора напротив дома. Зимой он колол лед, складывал его в ледник, а летом, в жару, развозил лед по пивным, кофейням и богатым домам. Сын его учился на курсах фельдшеров и не подлежал мобилизации.
— Сходите на реку с моим сыном, пока он здесь, наколите льда, — попросил корчмарь Якима.