Ради мучил последний номер. Здесь мог бы помочь Богдан, но он еще не вернулся. Лучше всего было бы устроить лотерею, но что разыгрывать? Ради осмотрел комнату, мысленно пошарил по ящикам и шкафам в других комнатах. Если взять что-нибудь, отец рассердится. Последнее время он стал очень вспыльчивым. Еще от дверей начинал ругать бабушку Зефиру за то, что она берет только сухие дрова. Ходил по комнатам и проверял, сколько дров положили в печки. Разгребал уголья и клал по одному сучковатому полену на всю ночь. По любому поводу повторял: «Богдан, будь разумным! Ради, будь осторожным!..» Это означало, не лезьте на рожон, я знаю, куда вы ходили, знаю, что вы делали. Или: «Учеба, учеба — главное!.. Все остальное придет в свое время». В сущности, причиной всему была нехватка денег, которые текли, как песок сквозь пальцы. Сыновья заканчивали гимназию, а послать их учиться в Софию он не мог. Все вздорожало вдвойне и втройне, а войне не было видно конца. Незаметно опустели кладовка и погреб. Приближались рождество, Новый год. Как-то они встретят праздники? Бабукчиев наказывал домашним: «Муку в мешочках не трогать!.. Сахар — экономить, не время для сладостей. Отрубей осталась половина: завтра зарежем хохлатку… Что будем делать, если и дальше так пойдет?» — вздыхал он.
Новый год давно прошел. Радость болгарского народа по поводу того, что несправедливо отторгнутые исконные болгарские земли наконец-то будут присоединены к отечеству, постепенно меркла. Война затягивалась, она несла гибель и страдания людям не только на фронте, но и в тылу. Миллионные армии на западе, на юге, на восточноевропейском фронте против России вели невиданные сражения. Древняя Европа корчилась от ран. Война велась и в Сирии, Месопотамии, на побережье Тихого океана — в Африке, на морях и океанах.
Тырновцы с нетерпением ожидали выхода газет и тут же расхватывали их. Читали хвалебные сообщения по поводу побед Германии на суше, в воздухе и на море, но не верили им. Все было зыбко, и это настораживало людей, лишало их покоя. Тырново погружался во мрак. В лунные ночи только замерзшая Янтра блестела, как огромная змея.
Однажды в морозный ветреный день к Бабукчиевым зашел Митьо. Принес корзинку с десятком яиц и свиным окороком.
— Что же ты, сынок, в такую погоду пришел? Подождал бы. Заходи, грейся, — пригласила его бабушка Зефира.
— Будь моя воля, я бы не пришел. Сейчас, бабушка, люди идут не туда, куда хотят, а куда их пошлют.
— Цоньо вернулся? — спросил Бабукчиев.
— Нет.
— Да как же так, всех троих…
— Всех троих. Спрашиваю вчера кмета: нет ли здесь ошибки? Герги взяли на обучение, он так и не вернулся. Цоньо забрали в армию, один я из мужиков остался дома. И меня зовут? «И тебя, — отвечает, — повестки пишем не мы». Ладно, говорю. Коли так, о чем разговор.
— Женщины-то как там? — спросила бабушка Зефира.
— Ворчат, когда зерно требуют. Ругаются, когда забирают фасоль и сено. Клянут на чем свет стоит бога и царя, когда уводят быка или лошадь. На то они и бабы… Озимые я засеял. Такие вот дела… Теперь в доме за мужика остается Стайко, сын Цоньо.
— Тяжко Катине.
— Тяжко не тяжко, ничего не поделаешь… На днях поросенка зарезали, нечем кормить. Мама говорит, отнеси-ка этот окорок бачо Кольо, а то скоро посылать ему будет нечего.
— Ты-то куда направляешься?
— Прямо в полк. Раз кавалерию кличут, значит, в Добрудже погуляем…
— Отчего ж в Добрудже?
— А вот увидишь. Непременно с Румынией будем драться. Румынским чокоям все мало… Драка будет знатная. Кто уцелеет — вернется, а кому суждено погибнуть, тот в земле сгниет. Вот так-то… — рассуждал Митьо, словно не ему идти воевать, а кому-то другому.
15
О вечере, который устроила в клубе молодежь, говорил весь город. Товарищей Ради пригласили выступить перед ранеными в госпитале.