Габровская закрыла калитку, пересекла маленький дворик и помедлила на ступеньке их скромного одноэтажного дома. Хорошо, что старших дочерей нет: Любка уехала на Новый год в Бяла-Черкву в гости к Цанко Бакалову, Мара была в Софии — она училась на филологическом факультете Софийского университета. С родителями осталась только Зорка, младшая. Она с нетерпением ожидала возвращения отца.
— Что, еще не пришел? — спросила она мать.
— Не волнуйся, дочка. Отец непременно вернется и спросит тебя, закончила ли ты читать роман «Война и мир». Ты ведь знаешь, как он любит, вернувшись вечером, поговорить с тобой о любимых русских писателях…
— Скажи, мама, а ты сама веришь в то, что он вернется? С военными властями шутки плохи…
— Лучше всего ни о чем не спрашивай, — сказала Габровская, пошла в другую комнату, пододвинула стул к окну и прислонилась головой к холодному стеклу.
Никола Габровский томился перед кабинетом коменданта. Прошло больше часа с тех пор, как капитан оставил его здесь. Коридор освещался тусклой керосиновой лампой, в нем было холодно. Внизу, у входа, постукивали каблуками караульные. Наконец послышались шаги, по лестнице поднялись два офицера. Они прошли мимо Габровского и хлопнули перед ним дверью.
Габровский подождал, поправил воротник пальто, снял шляпу и постучал в дверь. Никто не ответил. Он нажал ручку двери и вошел в кабинет:
— Я протестую, господа! Это переходит границы законности.
— Господин Габровский, советую вам быть сдержаннее. Не забывайте, где вы находитесь, — встал ему навстречу комендант.
— Благодарю за советы, господин подполковник. Я не школьник, знаю, где нахожусь. Я хочу только предупредить вас, с кем вы имеете дело.
— Вы пугаете меня или хотите, чтобы я ушел? В таком случае проведете здесь ночь. Видите, господин следователь, как ведут себя социалисты? Они думают, что и в Болгарии к власти пришли большевики, — обратился комендант к сидящему у письменного стола майору.
— Он хочет спрятаться за своей депутатской неприкосновенностью, господин подполковник. Но я бы посоветовал ему вспомнить, что мы находимся в состоянии войны.
— Ну и что?.. — Габровский повернулся к майору.
— А то, — следователь встал, — что действует военный трибунал.
— А я думал, что военные юристы знают законы страны. Что, в сущности, вы от меня хотите? — Габровский сунул руки в карманы. — Почему меня арестовали?
— Вас не арестовали, пока мы только хотим предупредить вас. Мы не позволим вам подрывать веру народа в силу нашей армии. Как вы смеете критиковать действия главнокомандующего войсками союзников фельдмаршала фон Маккензена!..
— Я не имею ничего общего с Маккензеном, господин подполковник. Меня интересует политика его правительства. Меня интересует Болгария.
— Кто вас уполномочил?
— Трудовой болгарский народ, майор. Моя совесть, мой долг велят мне работать во имя общего блага.
— Довольно, господин Габровский! — подполковник топнул ногой. — В последний раз предупреждаю вас. Мы отдадим вас под суд.
— Предупреждаете, а пугаете военным судом.
— Вы свободны. Идите!
Габровская услышала щелканье замка — так запирал дверь только муж — и вздрогнула, стряхивая с себя дремоту, потом кликнула Зорку, и вскоре обе обнимали Габровского.
— Ничего, ничего, все в порядке, Мария! — погладил он жену по голове. — Зорка, ты ужинала? Ложись, моя девочка. Уже поздно.
— Приходил Димитр Найденов. Посидел, поговорил. И он уверял меня, что ничего они с тобой не сделают. Не дождался тебя. Ему нужно ночью отправляться в Софию.
— В Софию?..
Утром в своей конторе Никола Габровский первым делом написал письмо Маре. Он беспокоился, что Найденов или кто-нибудь другой расскажет дочери об его аресте и заставит ее напрасно волноваться. Как был в пальто, он присел к письменному столу и вывел своим ровным почерком первые строки письма:
«Милая Мара!
Спасибо тебе за поздравление с Новым годом и пожелание социального обновления, которого мы все жаждем.