19
Бонка сидела на пороге с двумя цыплятами в подоле. Рядом тревожно кудахтала наседка — одна нога ее была привязана к виноградной лозе, что карабкалась по стене дома, затеняя окно Марининой комнаты.
— Добрый день, — поздоровался Ради.
Бонка натянула юбку на колени. Отодвинулась, но не встала.
— Столько хлопот с этими цыплятами. В саду кошки их подкарауливают. Из одиннадцати осталось всего шесть… Марина наверху, — подняла она на него глаза и улыбнулась.
Ради не заметил, что Бонка, выпустив цыплят и оправив новую юбку, окидывает его настороженным взглядом. Она опять была одна и опять чувствовала себя неприкаянной. Поглядела на полноводную реку, потрогала рукой висевшую на гвозде ягнячью шкурку и встала у лестницы сама не своя. Тело обдало жаром — если бы наверху не было дочки падчерицы, она позвала бы Ради к себе. Бонка одним махом взлетела по лестнице, рывком распахнула дверь в свою комнату и бросилась на кровать. Лежала до тех пор, пока не услышала шагов Марины и Ради. Высунулась из окна и проследила за ними взглядом до самого поворота в Дервене. Охватившее ее внезапно чувство прошло, но в душе зародилось желание, которое ей не удалось подавить.
Приглушенный голос одинокой кукушки разносился по ущелью.
— Люди говорят: с кем услышишь кукование первой кукушки, с тем целый год не расстанешься.
— Хорошо бы! — взглянула на него Марина.
Ответ Марины озадачил Ради. Что могло означать это «хорошо бы»?.. Он шагал рядом и исподтишка наблюдал за ней. У себя дома она встретила его радостно, по дороге в Дервене расспрашивала о близких, о собрании в клубе, о мобилизованных товарищах… И вдруг — эта перемена, причину которой он не мог себе объяснить. Они давно не бывали в своих любимых уголках, выбирая ближние, более сухие и солнечные полянки: Марине надо было беречься после болезни.
Дервене изменилось. Противоположный берег словно зиял ранами — ливневые потоки размыли голые, лишенные растительности изломы. Ручейки едва-едва журчали; лес купался в солнечной позолоте.
— Почему ты сказала «хорошо бы»? — спросил он Марину, когда они устроились на «их камне».
— Думаешь, меня не интересует, что с тобой случилось? Разве нам можно скрывать друг от друга неприятности?
Ради очень захотелось взять ее за руку, но он сдержался. Вероятно, она знала про его арест, слышала и кое о чем другом, что болтали досужие языки. С Михалцей они договорились не распространяться об аресте, разве что придется давать объяснения в дирекции гимназии, откуда они ожидали больших неприятностей. Им не хотелось становиться «героями дня», в сущности, из-за пустякового случая вносить смуту в ряды новых, еще не окрепших товарищей из молодежной группы.
Когда Ради возвратился вечером домой, бабушка Зефира не спала. Она подала ему ужин, который держала на таганке, чтобы он не остывал, села напротив него на сундук, умолчав о своем утреннем визите к околийскому начальнику. Только смотрела на внука, радуясь, что он так легко отделался. Ради ел и тоже молчал, не находя слов, чтобы рассказать об участке, о Янке, об угрозах пристава. Вспомнив о нем, он потрогал щеку, словно она все еще горела от его тяжелой руки. А бабушка Зефира не сводила с него счастливых глаз и думала о своем покойном муже. Она подождала, пока Ради поужинает, вышла и принесла ему чистое белье. «Не дай бог, сынок, еще чего доброго какая-нибудь тварь к тебе заползла!» — сказала она и заставила его вымыться. И только после этого сообщила внуку, что его отец страшно на него гневается. Ради об этом думал в арестантской. Не такой был человек Никола Бабукчиев, чтобы с легкостью встретить весть о том, что сын его попал в участок, словно какой-то разбойник. Ему была нестерпима сама мысль, что сына могут вести через весь город как арестанта. Ради знал что отец возлагает на него особые надежды, хотя любит всех своих троих детей одинаково.
Бабушка Зефира рассказала Ради, что рано утром к ней забегала мать Сандито. Они вдвоем ходили в казарму: надо было предупредить, что его хотят арестовать. Начальник интендантской шивальни был сердит на Сандито, что тот не явился вовремя в часть, но, узнав, как обстоят дела, раскричался: «Еще чего! Арестовать тебя надумали! Да я к таким мастерам, как ты, на ружейный выстрел никого не подпущу! Волосу с твоей головы не дам упасть! Ишь, делать им нечего! Мы воюем, а они солдат в кутузку сажают!»
Сандито жил в Асеновой слободе — там и у каменных оград есть глаза и уши. Кто его знает, что люди болтают о руководителях молодежной группы. Видно, поэтому Марина на него сердится…
— Не хотел занимать тебя своими неприятностями, Марина. Да они и не стоят того, чтобы обращать на них внимание, — сказал он ей.