Мы погасили везде свет и затаились за первой взломанной дверью. Прислушались: кто-то появился в подвале. И не один. Они разговаривали.
Голос Вадика мы узнали сразу, а другой был нам незнаком. Но мы его тут же вспомнили - по характерной примете.
– Вот блин, - ругнулся Вадик. - Коробки какой-то козел раскидал!
– Ну, где т-твои шпионы? - спросил незнакомец.
– Где-то здесь были…
– И чего т-ты засуетился? П-подумаешь!
– Так они ж тебя засекли! Видели, как ты мою тачку угонял! И видели тебя в «Сыщике»! Врубился? А у них отец в этом… как его… в Интернете служит. Мент он у них, полковник, в натуре!
– Да ты что! В Интерполе?
– Ну да, в Интерполе. Я ж говорил, нельзя, чтобы один человек две работы делал! И угонял, и разыскивал! Тебе из «Сыщика» надо линять. Иначе нам Бабай головы, в натуре, снимет.
Ничего не поймешь - загадками какими-то говорят. Мы бы с Алешкой переглянулись, но в темноте все равно не видать. Да и замерли от страха, моргнуть боялись.
– Ну-ка, т-тащи их сюда. П-прячутся где-то.
– Эй вы! - заорал Вадик. - А ну вылазь!
Щас-с! Разбежался! Нашел дураков.
Загремели коробки, зазвенели бутылки - видно, Вадик взялся за поиски.
Алешка не удержался и хихикнул. Хотя мне было не до смеха. Я понял, что мы случайно узнали нечто такое, что ни в коем случае не должен знать посторонний.
– Э! Г-гляди, Вадим! З-замки сорваны!
Они бросились к двери, распахнули ее и, сверкая фонариками, простучали подошвами к следующей двери.
– И здесь! - завопил Вадик и заругался, топая ногами.
Он все еще орал и топал, а мы у них за спиной выскользнули за дверь и на цыпочках взбежали по лестнице и вылетели во двор.
Я даже не помню, как мы оказались дома и заперлись на оба замка. Отдышались. Немного пришли в себя.
– Дим! - ахнул вдруг Алешка. - Я мамины книжки в подвале забыл, на столе… Когда магнитофон включал…
Глава III
Из дома - ни на шаг!
Честное слово, лучше бы я согласился на роль Дурака. Играть дурака на сцене намного безопаснее, чем оказаться дураком по жизни…
Родителей дома не было. Мы ушли на кухню - подальше от входной двери, так нам казалось безопаснее. Но только-только мы немного успокоились, как в прихожей раздался звонок - длинный, требовательный, угрожающий.
– Не открывай, - шепнул Алешка, распахнув глаза. - Нас дома нет!
Я на цыпочках пробрался в прихожую и прильнул к глазку. За дверью маячило искаженное оптическим стеклом лицо Вадика. Он жал на кнопку звонка, и тот звенел у меня над головой так, что хотелось заткнуть уши.
А Вадик все звонил и орал:
– Эй! Хозяева! Отворите! Я вашу расчетную книжку нашел! Эй!
Он для верности еще постучал кулаком в дверь и наконец ушел. Я перевел дух и отнял ладони от ушей. А Лешка подбежал к окну в комнате, осторожно выглянул.
– В подвал пошел, - сообщил он. - И книжка у него, точно. Надо ее выручать.
– Это нас надо выручать! - сказал я.
– Папе, что ли, расскажем? - предложил Алешка.
– Не пойдет! - решительно отверг я его заманчивое на первый взгляд предложение. И я доходчиво объяснил Алешке, почему: - Это ты плоховато придумал. То мы от одного Вадика бегаем, а то придется еще и от папы удирать.
– Да, - согласился Алешка. - Не похвалит.
Мягко говоря.
Но выкручиваться как-то надо. И Алешка сообразил:
– Дураками притворимся. Только не сразу, пусть Вадик остынет немного.
Насчет дураков - это он хорошо придумал. Нам уже раньше удавался этот надежный способ ухода от ответственности.
И тут снова в прихожей раздался звонок. На этот раз - хитрый, вкрадчивый, короткий.
– Пусть звонит, - усмехнулся Алешка. - Мы еще не пришли.
Вкрадчивый звонок повторился.
И мы опять ушли на кухню, чтобы не трепать себе нервы. Разогрели ужин, нарезали хлеб, вскипятили чайник.
А вкрадчивый звонок сменился длинным, требовательным, угрожающим.
– Озверел Вадька, - хихикнул Алешка.
Мы пили чай и посмеивались. А когда вместо звонка послышались отчаянные стуки в дверь, Алешка опять хихикнул и сказал:
– Ручки не отбей, упорный и настойчивый.
Я все-таки не выдержал и пошел в прихожую полюбоваться на упорного и озверевшего Вадика. Выглянул в глазок…
За дверью я увидел искаженное оптикой мамино лицо. А когда распахнул дверь, то понял, что оно искажено не столько глазком, сколько гневом.
– Оглохли? - сердито спросила мама, поднимая с пола сумки и передавая их мне. - Все руки отбила. Вы что, уснули?
– Телевизор громко орал, - мигом нашелся Алешка.
Мама недоверчиво глянула на него, сняла плащ и пошла на кухню.
– Надо ее отвлечь, - шепнул мне Алешка, - чтобы про книжки не вспомнила.
– Отвлекай, - переложил я на него трудное дело.
Но Алешку трудности не пугают. На кухню он вошел, держась за щеку и морщась, как от кислого.
Мама все еще сердито выкладывала из сумок продукты и ворчала. И тут она увидела Алешкину пантомиму. И вся ее сердитость мгновенно сменилась озабоченностью:
– Что с тобой? Зуб?
– Ухо, - простонал Алексей.
Это он хорошо придумал. В сочетании со звонками, которые мы долго не могли услышать, звучало убедительно.
– Без шапки добегался, - ахнула мама, мгновенно поставив диагноз. - Марш к Френкелю. Собирайся! Живо!
Она покидала продукты в холодильник и взялась за телефон.
Френкель - это бывший мамин одноклассник, который стал очень хорошим и знаменитым ото… отола… ри… В общем, ушным врачом. Ухо, горло, нос - словом. И живет он в нашем доме и в нашем подъезде. И мама беззастенчиво пользуется тем, что в седьмом классе этот ушник был в нее влюблен.
– Яша! - крикнула мама в трубку таким голосом, будто Лешка вообще без уха остался. - Ты дома? - А где же еще, подумал я, если он по телефону отвечает. - Я сейчас своего младшего к тебе приведу. По-моему, у него отит! Спасибо! Бегу!
Она сорвала с вешалки старую папину ушанку, нахлобучила ее Лешке на голову и завязала тесемки. Алешка взвыл. Но мама уже тащила его на лестничную площадку и вызывала лифт. Я с интересом последовал за ними.
– Ма! - вопил Алешка, пытаясь содрать шапку. - Уже все прошло! Я пошутил.
– С ушами не шутят! - сказала мама, затаскивая его в лифт.
Яков Ильич был страшен - в белом халате, в белой шапочке и с круглым блестящим зеркалом на лбу.
– Ну-с, молодой человек, прошу, - и он величественно показал Алешке на кресло. - Нервных просим удалиться, - сказал он нам с мамой.
– Мы не нервные, - поспешила мама. - Мы - сочувствующие.
А сочувствовать было чему. Маленький Алешка съежился в громадном врачебном кресле и с ужасом смотрел, как Яков Ильич выбирает из кучи блестящих инструментов самую большую воронку. Мама даже зажмурилась.
– Снимайте головной убор, юноша.
– Не снимается, - отчаянно пролепетал Алешка. - Узел навечно затянулся.
– В нашем мире ничего нет вечного, - рассудительно ответил Яков Ильич и разрезал тесемки устрашающими ножницами. Такими только уши обрезать.
Потом он вставил воронку узким концом Лешке в ухо и пустил туда «зайчика» своим зеркалом. И долго в Алешкино ухо смотрел. Вытащил воронку, бросил ее в продолговатый тазик, взял себя за подбородок и сказал:
– Да-с… Если бы у меня были такие уши…
Мы с мамой замерли в ожидании самого ужасного. Сейчас он скажет: я бы их отрезал вот этими ножницами и выбросил бы в мусоропровод. И он продолжил как-то грустно-мечтательно:
– Да-с… Если бы у меня были такие уши, я стал бы самым счастливым человеком.
Не много же ему для счастья надо.
– Да-с… Если бы у меня были такие уши, как бы я их берег! Как бы я их мыл, мыл и мыл! - И грозно уставился на Алешку: - Признавайся, когда ты мыл уши в последний раз? В первом классе?