- За что?
- За поздно проснувшуюся совесть.
К ним подошел Карин.
- Разлад, я смотрю, в святом семействе, - сказал он.- И не на шутку.
- А, - махнул рукой Григорьев. - Тут вряд ли что можно изменить. Ну вот вы, например, вы же прекрасно понимаете, что путь, выбранный нами, может привести только в тупик.
- Я это знаю, - спокойно согласился Владимир Зосимович.
- А если знаете, то почему молчите?
- Но ведь и вы, Александр, знали это. Возможно, раньше меня.
- Скорее догадывался, но интересно было работать. Собирать из кубиков небоскреб. Соснихин и Бурлев - те пытались что-то изменить, но Виктор Иванович их быстро взнуздал. Я дозрел здесь, в Марграде. Кстати, не без помощи своего странного телефона.
- То есть - однофамильца!
- Вряд ли просто однофамильца. Я понял, почему Бакланский за меня схватился, когда я заикнулся о поездке в Марград. Ведь он думал, что я совершеннейший дурак, у которого только баба на уме. А поэтому, как попугай, буду повторять все за шефом и, где надо, голосовать обеими руками.
- Обидно?
- Обидно... И злость на самого себя, что дал не мало поводов думать о себе, как о пешке.
- А не жаль, что пропадет труд сотен людей?
- Жаль. Очень жаль. Но в дальнейшем может быт загублено еще больше труда. А наш - все равно пропащий.
- Ну, хоть без большого треска.
- Вы думаете, если тему примут и диссертация испечется, то Бакланский на этом успокоится?
- Надо полагать, в дальнейшем ему встретятся не только дураки..
- А наша комиссия - с комплексом неполноценности?
- Ну, не сказал бы,- усмехнулся Карин.
- Это еще как знать?
- Один Громов?
Данилов предостерегающе кашлянул: Бакланский был не так уж и далеко. Но Григорьев понял его по другому,
- Данилов тоже не полезет. Ему ведь когда-нибудь надо будет защищать диссертацию. А куда он без Бакланского?
- Иди-ка ты! - обиделся Данилов.
- Так, - сказал Карин. - Обсуждение будет завтра. Завтра и проект акта составлять.- Он оглянулся. - Ишь ты, сколько вокруг нас членов комиссии собралось.
- Любопытно было послушать, - сказал представитель телефонной станции Старков.
- Кстати, что это тут все про какой-то телефон болтают. Вроде бы в вашей комнате? - спросил Ростовцев.
- Не только в .моей комнате, - ответил Григорьев. - С любого телефона можно говорить. Попробуйте хотя бы с этого.
- Прекратим на сегодня принципиальные споры, - предложил председатель. - Оставим, товарищи, работу на завтра. Сохраним силы для заключительного этапа...
Члены комиссии начали постепенно расходиться.
Ростовцев подошел к Григорьеву и сказал:
- Ничего таинственного не получилось. Телефон занят, как и должно быть. Частые гудки.
- Александр, вы сегодня вечером будете у себя? - спросил Карин.
- Буду. А что?
- Мне с утра звонил директор гостиницы. Комиссия-то снова решила собраться у вас. Вы разве не знали?
- Нет, я сегодня рано ушел из гостиницы... Приходите, пожалуйста. Буду рад.
- Послушай, Сашка,- забеспокоился Данилов.- У тебя, значит, и сегодня вечер занят?
- Выходит - да.
- Подождите немного, - сказал им Бакланский, когда комиссия разошлась. - Свои дела, я вижу, вы уже уладили. Хорошо бы и общие устроить.
Все трое молчали. Данилов торопился позвонить Гале. Григорьев не знал, что говорить шефу, да и не хотелось ему говорить. Бакланский выжидал, что скажут его помощники, но не дождался.
- Отлично, - сказал Бакланский. - Нас сейчас трое. Поговорим... Послушай, Александр, за что ты на меня взъелся? .
- Ничего подобного нет, Виктор Иванович.
- Нет? В Усть-Манске было хорошо, а в Марграде - кувырком. Из-за чего? Из-за какой-то женщины?
- Не трогайте ее. Слышите? Никогда даже не упоминайте.
- Ладно. Можно и так. А ты, Анатолий, не надумал еще речь против нас самих?
- Мне что... Я свою работу выполнил.
- Ну и молодец. А Григорьев хочет твою честную работу псу под хвост.
- Но это я напутал с подключением.
- Боже мой, об этом ли речь, - вздохнул Бакланский. - Ты, кажется, куда-то спешишь, Анатолий? Иди, иди...
- До свиданья.
Данилов выбежал на улицу и глубоко вздохнул.
19
Григорьев с Бакланским остались одни.
- Я тут слышал, о чем ты говорил с Кариным, - начал Виктор Иванович.Извини, но ты говорил громко. Кое в чем ты, конечно, прав. А в остальном... Откуда ты взял, что я толкаю тему только из-за своей диссертации? Да начхать мне на нее! Нужно будет, я еще три напишу. Но какими глазами смотреть людям в лицо, если мы провалимся? Столько работы! И учти, что только ты здесь воду мутишь, Громов не в счет. Одному ему придется писать особое мнение, которое для нас ничего не значит. Так что он еще подумает. Остальных можно повернуть в любую сторону. Тут Карин главный авторитет, хотя он и не крупный начальник. Он-то понимает что к чему... Ведь он против нас ни слова не сказал. Так что все сейчас, ну, скажем, многое, зависит от тебя. Хотя ты не обольщайся. Перемелет тебя между колес, не встанешь. А тему мы все равно защитим... Понимаю, очень хорошо понимаю твое настроение. Женщина и все такое. Но у меня, поверь, настроение не лучше. У меня отец лежит с сердечным приступом. Волновать его нельзя. Потому и тебя не пригласил к себе. А жена у меня свистнула в сторону. Понимаешь, жена! Не посторонняя женщина, а жена. И уехала. А дочь сейчас в Усть-Манске. Одна. Понимаешь ты теперь?
- Понимаю. Извините, про отца и жену вашу не знал.
- Не знал, - утвердительно сказал Бакланский.- И я про твою беду не знал. Но чувствовал, что тебя что-то гнетет, что рвешься ты в этот Марград. И взял тебя. Пришлось телеграмму в министерство давать, чтобы тебя включили в комиссию вместо Соснихина. За это чуть выговор от начальника не заработал, но убедил. И вот ты в Марграде, в который так рвался. Завтра еще один трудный день. А там начнут писать проект акта, времени свободного будет хоть отбавляй. Гуляй себе сколько влезет. И после защиты можно будет дня на три задержаться, если тебе нужно. Отдохнуть после двух лет этой каторжной работы надо, я знаю. Развеяться надо, ну, словом, стряхнуть с себя нервное напряжение. Ты вот холост и молод.
- Да и вы, Виктор Иванович, не старик. Ведь почти с одного года мы.