Он толкнул свою жертву в сторону подъезда:
— На, держи своего кормильца.
Лелик, освобожденный из захвата, по кривой побежал в подъезд, на ходу оглядываясь и злобно вопя:
— Только приди домой!..
Ниночка стояла ошеломленная. Во-первых, ее никто и никогда так не защищал от супруга, а во-вторых, она увидела, как домашнему тирану дали отпор, и — главное! — ей это понравилось. То, что у Алексея она же и осталась виноватой, было в порядке вещей.
Однако куда теперь идти, Ниночка не представляла.
Спаситель стоял рядом и ждал. Ее реакции, действий или благодарности? Девушка повернулась, заглянула в глаза незнакомцу и поплыла. Не потому, что красивые — что есть, то есть, не потому, что удивительного чистого лазурного цвета, лазоревого, как говаривала бабушка, глядя на незабудки. Не из-за этого. Просто никто и никогда не смотрел на нее с таким выражением восхищения, обожания, поддержки и сочувствия. Вот бывает в жизни, когда видишь что-то и думаешь: мое! Посуда, предметы интерьера, одежда. Так и с людьми. Мир делится на мое и не мое. Этот чуть грубоватый, но надежный и теплый человек был Ниночкин от черной макушки до кроссовок сорок огромного размера. Большой мужчина, которому она была как раз подмышку, осторожно взял ее тонкую кисть в свою большую надежную ладонь, другой рукой провел по щеке:
— Холодная! Куда тебя проводить, горемыка? Домой, я думаю, совсем не вариант.
— Не вариант, — тоненько пропищала девушка, откашлялась, — я, наверное, в музее переночую, работаю там, — уточнила она, внутренне содрогаясь от ужаса, вспомнив о трупе, — директор разрешит. На самом деле она собиралась переночевать в зале ожидания вокзала. Но сумочка с деньгами, документами и, главное, телефоном осталась дома, а полицейские могут заинтересоваться полуночницей. Ночевать в КПЗ совсем не хотелось.
— Ладно, утро вечера мудреней, — спаситель, увидев растерянность на лице жертвы домашнего насилия, решительно развернулся к машине. — Садись, обеспечу тебе ночлег по первому разряду. Завтра на работу отвезу.
— Не-не-не, — Ниночка в панике замотала головой, — я с незнакомцами в машинах не езжу. Я не такая!
— Такая — не такая! — Мужчина снова повернулся к паникерше, — Андрей, я вчера в музее у вас был, так что не совсем незнакомец. А тебя вроде Нина зовут?
— Нина Николаевна! — вздернула она подбородок, затем снова сгорбилась, подумав, что выбор-то у нее невелик: вокзал, музей с трупом, сумасшедший муж или темная улица с разными неприятностями.
— Соглашайся! — крикнул от подъезда Сережа, — у него машина классная, еще и денег заработаешь.
Андрей стремительно метнулся к подъезду, но тощий Попандопуло, несмотря на опьянение крайней степени, довольно быстро смылся, сшибая косяки, кодовый замок щелкнул, послышался топот, стук, мат, дверь в квартиру хлопнула, и все смолкло.
— Ну что, пойдешь? — устало произнес мужчина и протянул руку.
— Да, — Ниночка устало и обреченно вложила пальчики в твердую мужскую ладонь.
Несмотря на все свои фобии, девушка почувствовала себя в машине комфортно первый раз за всю свою сознательную жизнь. Машина была шикарной: в салоне мягко, удобно и тепло. Поначалу она следила за дорогой, ожидая очередной панической атаки, затем чуть слышное урчание мотора, комфорт и переживания последних двух дней сказались и она заснула.
ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА. ЧАСТЬ II
Оленка болела. Она лежала на печке и, как говорила баба Иринья, грела кости. Хотя, болела-то она вчера, а сегодня было уже лучше, но жар еще не спал. Вся бы стать сбегать к Митьке, книжку почитать или на пироги. Его мама, тетя Настя Егорова, громкая дородная женщина, пекла такие замечательные пироги с вишней! У тети Настасьи было два достоинства: выпечка и умение торговать. На городской ярмарке ушлая бабенка, как называл ее тятя, брала самую высокую цену за свою скотину. Перебить ее пока не удавалось никому.
На полатях было тепло, пахло овчиной. Мама с бабулей ушли к соседям, а в дом пришел Василий, старший брат. Из-за занавесок девочка видела, как отец сидел под иконами и сердито смотрел на сына:
— Зачем пришел? Ты, вроде, новой власти служишь? Вот и иди, служи. Но Василий батю не послушался, что было девочке удивительно. Папу Семена слушались все: и сыновья, и мама Маша, и даже батюшка Порфирий, приезжающий служить в местной часовне.