Гамовский мятеж… Черта с два! Это войдет в историю как восстание его имени. Вызов судьбе брошен. История повторяется: не так ли дерзнул в свое время маленький корсиканец Буонапарте?!
Однако вскоре обнаружилось, что матросы и рабочие организованно отступили в Астрахановку и стали формировать там вооруженные роты. Пришлось обратиться за подмогой в японское консульство. «Войсковому правительству» горячо посочувствовали. Японские резиденты, члены общества «Черного Дракона», — парикмахеры, владельцы прачечных и домов терпимости — встали под ружье. Но положение нового правительства все еще оставалось шатким.
Скользнув рассеянным взглядом по белому фасаду резиденции золотопромышленника Ларина, Гамов вытянул нагайкой своего Звездочета и поскакал обратно.
Свежий мартовский ветер свистел в ушах и обжигал щеки. Нужно вернуть город к жизни! Нужно поднимать молодежь и вышвырнуть вон тех, кто засел в Астрахановке и кому нет и не может быть возврата в город.
Гамов резко осадил коня возле здания реального училища. Бросив поводья и нагайку ординарцу, он взбежал по ступеням невысокого крыльца и, скосив глаза, проследил, как спешивается его личная охрана.
Бородатый швейцар широко распахнул двери и, низко кланяясь, пропустил атамана в темноватый, тепло натопленный вестибюль.
«Ждали», — самодовольно подумал Гамов и огляделся. В вестибюле толпились озабоченные учителя. Окружив плотным кольцом атамана и бормоча приветствия, они стали почтительно пожимать его мясистую руку, потом плотный, лысеющий, с Владимиром в петлице господин выступил вперед и, слегка волнуясь, сказал:
— Такая честь… Смею вас заверить, дорогой атаман, наши питомцы ждут вас с нетерпением. Позвольте вашу бекешу, дорогой атаман. У нас тепло…
Гамов рванул застежки ворота, швырнул ему на руки бекешу и по-юношески легко взбежал на второй этаж.
Солнце било в высокие окна актового зала, золотя легкий пушок на округлых щеках подростков. Юноши в задних рядах глядели независимо и гордо. Щуря глаза, атаман окинул плотные ряды реалистов быстрым оценивающим взглядом и громко, как на смотре, произнес слова приветствия. Ему ответили дружно, непринужденно. Лысеющий господин торжественно провозгласил:
— Дорогие юноши! Нам выпала великая честь приветствовать в этих стенах героя. Наказной атаман Амурского войскового казачества Иван Михайлович Гамов свергнул противозаконную и богопротивную власть большевиков. Их вожаки: Мухин, Шадрин, Сюткин и другие — брошены в тюрьму. Да поможет бог нашему атаману довести начатое дело до победного конца. Будем же радушными хозяевами и выслушаем с благоговейным вниманием слово истины, которое нам скажет высокочтимый гость. — Он сделал легкий полупоклон в сторону Гамова и отступил к сгрудившимся у дверей педагогам.
Гамов шагнул вперед, обласкал светлым взором юные лица и сказал:
— Милые дети и дорогие юноши! Век наш — век мрачного пессимизма. У современного передового человека нет ни счастливых грез, ни веры в высокое. Его оставили идеально-чистые мечты, которые вели великих людей к славе бессмертных подвигов…
В задних рядах реалистов прошло легкое движение.
— А между тем, — в глазах Гамова блеснуло пламя искусственного восторга. Как опытный актер, он сделал шаг вперед, и голос его загремел: — Именно сейчас, в наши дни, когда взбунтовавшаяся чернь пытается сокрушить многовековые достижения человеческого разума, когда все, во что мы верили и чему поклонялись, предается огню и мечу… — Гамов, казалось, задыхался. Он поднял руку и… неожиданно чихнул. Подростки звонко расхохотались, сведя на нет торжественность минуты.
— Верьте мне, что нет ничего превыше, как отдать свою жизнь за мать Россию, за торжество разума и света над тьмою, как пойти путем бранного подвига и славы! — Гамов скорбно покачал головой и проникновенно вопросил: — Родина-мать, позвала вас, юноши, что ответите вы, избранные ею?
Задние ряды реалистов дрогнули, раздался прерывистый шепот. Невысокий, хорошо ухоженный юноша рванулся вперед и звонко закричал:
— Дорогой наказной атаман! Разве мы можем быть не с вами?! Берите наши жизни, мы бросаем их на алтарь отечества! Так повелевает наш долг и наша совесть, мы…
— Дурак! Трепло! — кудрявый реалист с пылающими гневом глазами оттер его плечом и презрительно бросил: — Болтаешь тут, запродаешь наши души!
— Вы с ума сошли, Бондаренко! — визгливо крикнул лысеющий господин. — Где вы воспитывались? Я приказываю вам замолчать!
— Я поступил сюда из высшеначального, — усмехнулся юноша, — а там, как вам известно, учатся дети тех, кого здесь только что назвали чернью!
— Замолчите!..
— Нет, отчего же… продолжайте, — вкрадчиво поощрил реалиста Гамов. — Мы слушаем очень внимательно.
— Что ж… вы, кажется, учитель, атаман Гамов? — спросил Бондаренко, глядя в упор на атамана большими яркими глазами.
— Да, я учитель… в прошлом. Я даже был членом Государственной думы. Но что из этого следует, мой юный друг? — сохраняя достоинство, поинтересовался Гамов.
— А то, что вы должны бы знать, что те, кого вы именуете чернью, называются еще как-то и по-другому.
— Я что-то запамятовал, как. Может, вы подскажете? — иронически прищурился новоиспеченный правитель.
— Народом! — ликующе крикнул реалист. — И гнев его бывает ужасен.
Гамов покосился на распахнутую в коридор дверь, казаков не было видно. «Черт бы их побрал», — с раздражением подумал он и опять обернулся к юноше. Тот как будто ждал этого взгляда, кинулся к дверям, озорно бросив на ходу:
— До встречи, атаман, на поле бранном!
— Взять! — крикнул Гамов. — Немедленно взять, слышите?! — Он выскочил в коридор, из дальнего конца которого бежали, гася на бегу цигарки, привлеченные шумом казаки, и разразился неистовой бранью. Гремя сапогами по железным ступеням, выхватывая из ножен шашки и остервенело матюкаясь, казаки посыпались вниз. Атаман, ни с кем не прощаясь, спустился вслед за ними и не спеша оделся.
— Где они? — отрывисто спросил он, выйдя на крыльцо, у ординарца.
— Да вон идуть, — с глуповатой ухмылкой ответил тот, кивнув в сторону Торговой улицы, откуда приближались казаки.
— Так что убег, — доложил Гамову старший из охраны.
— Проворонили! — скривил презрительно губы атаман и вскочил на коня. — Столько здоровых болванов и с одним мальчишкой не справились!
— А он, паря-зараза, бравый! — неожиданно восхитился один из казаков. — Добег до чуринского оптового — и через забор! Ну, мы то, ее… покеда достучались, покеда сторож открыл…
— Остолопы! — Гамов вытянул нагайкой ни в чем не повинного коня. — Спиртоносы! Сволочи!..
Дробный цокот копыт Звездочета заглушил брань взбешенного атамана.
Ранним утром Алеша вместе со своим однокурсником Макаром Королевым заскочил в дом Семена Федоровича Рудых и крикнул с порога:
— Собирайся, Шурка, пошли!
Рослый, черноглазый Александр, завтракавший с матерью на кухне, полыхнул румянцем, выскочил из-за стола. Мария Григорьевна обхватила сына обеими руками, закричала отчаянно:
— И не думайте, не сбивайте с толку! Не пущу!
Шура отвел материнские руки, сверкнул глазами:
— Чем я хуже других?! Ростом, что ли, не вышел? Гляди-ка, Лешка мне по плечо!
— Ты несовершеннолетний, — ответила она сердито, — не затем я тебя родила, вскормила-вспоила, чтобы ты голову сложил на семнадцатом году. Сиди дома и не рассуждай! — и выпроводила ребят. — Отцу родному такое в голову не пришло: уходил — слова не сказал. А вы… Идите, идите, не баламутьте, а то, как возьму скалку, узнаете, почем фунт лиха!