Слушая его, англичане ухмылялись. Один из них, темноволосый, с несомненным наличием кельтской крови, жуя на американский манер резинку, небрежно уронил:
— Вид такого посла хоть у кого отобьет охоту вернуться в Советы. Вы согласны со мной, мистер?
— Ради бога… — переводчик сделал испуганное лицо. — Мои лары и пенаты преданы поруганию, а я был всего-навсего скромный интеллигент: обучал в кадетском корпусе детей да служил верой и правдой своему государю.
— Пошли, Генри, — толкнул в бок товарища другой таможенник, с глазами цвета бирюзы и мускулами боксера. — Пожелаем кэптэну, как это по-русски, а?
— Ни суха ни мокра!
Но идти к капитану им не пришлось. Квадратный здоровяк сам порхнул им навстречу с грацией раздобревшей балерины. Он был тертый калач, этот капитан, с звучной фамилией Потемкин, и переводчик сразу же ретировался, зная, что тот может изъясняться на любом языке.
— Надеюсь, все в порядке? — залебезил перед таможенниками Потемкин. — У меня всегда все в ажуре. К вашим услугам, господа, есть превосходные каюты.
Не угодно ли прокатиться до Сан-Синя или до Лахасусу?
Таможенники заржали. Генри, выплюнув на палубу резинку, пояснил:
— Служба, кэптэн, служба! А когда получишь законный отпуск, отчего и не прокатиться… только домой, домой!
Потемкин зашелся смехом. Шея его побагровела. Глаза исчезли в мягких подушечках щек:
— Шучу, сэры, я всегда шучу, — и тонко польстил — Британия — владычица морей и океанов. Спроси англичанина: где ваш дом? Он ответит — вселенная! Не так ли?
Англичане, перебрасываясь остротами, стали угощать Потемкина сигаретами. Посылая их в душе к черту, капитан с шумным радушием пригласил таможенников в каюту «раздавить по стаканчику виски». Впрочем, эта процедура заняла совсем немного времени: через двадцать минут «Чайна» окуталась густыми клубами дыма, дико взревела и отвалила от причала.
Свой первый сюрприз пассажирам, а заодно и таможне, Потемкин преподнес очень скоро: пароход ни с того ни с сего остановился под сунгарийским мостом. Пассажиры заволновались, но капитан прислал на верхнюю палубу своего помощника, который разъяснил, что ничего страшного в этом нет: просто нужно принять на борт двоих отставших. Через минуту к «Чайне» подошел частный моторный катер, и благополучно миновавшие таможню Бондарев и Буров поднялись на пароход.
Потемкин встретил их с распростертыми объятиями. О том, что накануне этого радостного события ему была вручена изрядная толика денег, он, как истый джентльмен, не обмолвился ни словом. Капитан провел офицеров в отдельную каюту, пояснил, чем и в какое время их будут потчевать, крепко ругнув англичан, докучающих в китайских водах.
— На Сунгари они чувствуют себя полными хозяевами: на больших пристанях заявляются на пароход и шныряют по каютам. Но мы сделаем так: только они нагрянут, я к вам доверенного матроса пришлю. Он вас в тыл этим сэрам-холерам и проведет. Будьте спокойненьки, ни один из них еще ни разу назад не оглянулся. Такая гордая нация, думают, умнее их и на свете нет!
По лукавым глазам капитана было видно, что откалывать такие номера ему не в диковину. Но капитан умел держать слово, если за это хорошо платили.
Вскоре обнаружилось, что Потемкин не дурак выпить, и, когда вошли в обмелевший Амур, «Чайна» раз за разом стала садиться на мель. Снимались с мели под львиный рык капитана, командовавшего: «лево руля — право руля», или «полный вперед — полный назад!» Он приводил в трепет важного китайского чиновника, везшего из Харбинского банка крупную сумму даянов. Не надеясь на свою вооруженную охрану, чиновник смертельно боялся нападения хунхузов.
Иван Иванович, как именовал себя этот важный мандарин, выбегал из каюты и метался по палубе, всплескивая пухлыми с длиннейшими ногтями руками. Облаченный, несмотря на жару, в черный шелковый халат, черную шелковую шапочку и туфли на высоченной войлочной подошве, он обмахивался бумажным веером и взволнованно твердил:
— Иссе палахода ходи, наша обязательно посадиса. Этта сталая дулака капитана, иссе водка пей, хана пей… Наша плопадайла, совсем плопадайла! — И случалось, что не успевал прорицатель закончить свои прогнозы, как пароход снова сидел на мели. Пассажиры покатывались со смеху, но Булыга и Селезнев — в документах Сибирцева значилась эта фамилия — не смеялись. Они сами недавно испытали немалый страх, а повинна в этом была их бесстрашная подружка Тамара…
На пароходе все они сторонились друг друга: провал одного мог стать гибелью и для остальных. «Амалия» уже привыкла к своему одиночеству и всей полнотой души наслаждалась красотами природы.
Девушка сидела на верхней палубе, когда сюда поднялись таможенники, и один из них стал выкрикивать по списку фамилии пассажиров «Чайны». Тамара слушала с интересом. Обнаружилось, что нервный «Иван Иванович» зовется Чен Де-ваном, пассажиры, которых приняли на судно под сунгарийским мостом, не появились вовсе, хотя не сошли ни на одной из пристаней, и наконец, долго не откликалась какая-то Амалия Мальвине Нератнис. Тамара даже оглянулась, ища ее среди пассажиров, и только тут, встретившись с умоляющим взглядом Саши, вспомнила, что это ее новое имя.
— Я! — спохватившись, крикнула она излишне громко и покраснела: — Я Амалия Мальвине…
Молодые англичане снисходительно улыбались, отнеся ее замешательство на свой счет. А Тамара и ее друзья не знали, каким богам молиться, что беседа с представителями англо-саксонской расы не была продолжена на берегу и не закончилась водворением «в тюремный замок».
Неприглядный Сахалян заговорщицки подмигнул мутными окошечками прибрежных фанз. Маленькая юли-юли завертелась на месте, рванулась вперед, в расплавленное золото реки, и понеслась наперерез волне, обдающей мелкими брызгами лицо.
«Вот она, земля обетованная», — подумал Булыга, глядя, как приближается город, и в памяти вдруг отчетливо возник насмешливый голос Беркутова: «большевистский рай — Благовещенск…»
Они предъявили «на рогатке» документы и прошли под высокой аркой — «царскими воротами», воздвигнутыми на грани двух столетий в честь приезда наследника престола. Сразу за этими воротами начинался город, и первому же встречному можно было задать вопрос: «Куда идти?»
— В облком партии — направо, а облревком — налево, — следовал неизменный ответ. Но самим пришельцам никто не задавал вопросов, так привычен здесь стал облик усталых, в пропыленной и мятой одежде людей. Город молча принимал в свои объятия всех, кто в него шел с чистым сердцем и открытой душой. Он кормил, одевал, заслонял от непогоды сотни ринувшихся в него из Приморья и нижнего Приамурья большевиков, которым там угрожали расстрелы и пытки.
Заслон — этим именем называли его все чаще и чаще, ибо Благовещенск содержал еще и два фронта, грудью заслоняя обожженную, израненную и кровью умытую Россию.
«Мы, молодежь города Сретенска, недавно освободившаяся от атамановщины, сегодня на общем собрании, организовав Союз Молодежи…»
Алеша сидел в президиуме улыбающийся и счастливый. Разгружали «Комету» ночью, при свете фонарей, потом его привели в этот большой, пустой и неприкаянный дом, и он рассказывал молодым сретенцам о комсомоле. И вот уже создана новая организация и спешит заявить о себе «Благовещенскому комитету партии и Российскому Союзу Молодежи». Возвращаясь на «Комету» уже на рассвете, Алеша телеграфировал облревкому, что команда справилась с заданием и получит в обратный рейс немного груза. Но вскоре случилось непредвиденное.
Савоськин «смылся» на берег еще до начала разгрузки, даже прежде чем с вверенного ему суденышка сошел последний пассажир. Без участия капитана парохода были распределены потом в сыроватом и тесном трюме несколько воздушно-легких кип верблюжьей шерсти и два-три цыбика байхового чая, который, как известно, не в чести у коренных забайкальцев и очень высоко расценивается прирожденными амурцами.
Не пришел капитан на свою «старую калошу» и когда были закончены все приготовления к отъезду. Впрочем, команда не роптала. Все развлекались как могли: рулевой Федор Андреич зачастил в молитвенный дом «к братьям и сестрам по духу» и даже принял участие в богатых похоронах, боцман Померанец зачитывался Дюма, матрос Пронька Донцов познакомился с девушкой и успел влюбиться, у другого матроса в Сретенске обнаружилась тетка, третий сам был отсюда родом. И все они скопом ходили на «барахолку», в надежде приобрести что-нибудь полезное для дома. Исключение составлял только Алеша. Он был настолько озабочен, что потерял и сон и аппетит. Наконец он решил, что только Померанец сможет дать ему нужный и толковый совет.