Цементный пол был сбрызнут водой и чисто выметен. Ребята в старенькой заплатанной одежонке умыты и причесаны, только у одного, сидевшего, скрестив ноги, на полу, лицо казалось пропыленным.
— А ну, Орлик, докладывай, кого ты к нам привел? — спросил парнишка, весело поблескивая узкими глазами. — Чи он тебе брат, чи сват, что ты зараз, как с ним поздоровкался, к себе домой потащил?
— Я бы и тебя прихватил, кабы знал, что ты прежде чем на собрание идти, не догадаешься помыться!
— Что я — барышня-белоручка? Видишь, какие мозоли? — показал он измазанные солидолом руки.
— Знаешь, поди умойся, потом будем говорить.
— Ладно, — покраснел вдруг слесаренок. — Откуда человек-то? — спросил он уже серьезно, старательно вытирая лицо кинутой кем-то обтиркой.
— Этот товарищ из Благовещенского РКСМ, — сказал Орлик, окинув лица ребят быстрым взглядом. — Зовут его Сашкой, а фамилия ему Булыга. Хочет он нам рассказать о текущем моменте.
Ребята пошептались, и худенький паренек в огромных солдатских ботинках с обмотками и в сдвинутой на затылок кепке негромко попросил:
— Пусть про РКСМ расскажет. Что нам нужно делать, как мы есть комсомолы, и откуда такое взялось?
Митька сделал свирепое лицо: выходит, все, что он им внушал, летело на ветер? Он кашлянул и сказал:
— Как будто ты не знаешь, что нам нужно делать! Советскую власть, вот что! Возьмем, к примеру, это электричество, — он ткнул пальцем в висевшую под потолком лампочку, — оно теперь твое и мое, а месяц тому назад им Данилиха одна владела. «Моя, говорит, электростанция, захочу — и будет коммуния при лучинке свои собрания проводить». Отобрали у нее электростанцию. Это есть борьба с частным капиталом. Верно я говорю? — обратился он к Булыге.
— Верно, — подтвердил, любуясь его молодым задором, Саша.
— Наша электростанция, наши мастерские… — горделиво повел рукой ободренный поддержкой Орлик. В этот миг электричество погасло, и ребята грохнули хохотом. Громче всех смеялся Булыга. Насмеявшись вволю, он высказал предположение, что электростанция еще не привыкла к своим новым хозяевам.
— Да на ей дров нету, — подал голос кто-то невидимый в темноте. — Подкормить, вот и привыкнет.
— Ну это дело нетрудное, — послышался голос Булыги. — Не такие люди комсомольцы, чтобы стукаться в потемках лбами. А что ж мы, братцы, станем делать?
— Договоримся с городскими ребятами идти в тайгу, валить деревья.
— А на чем повезешь?!
— Ша! — крикнул примолкнувший было Митька и деловито стал выяснять, у кого есть пилы, у кого топоры и сколько в городе ломовиков.
Петр Мацюпа, с пустым мешком под мышкой, вышел из дверей Ярославского вокзала на Каланчевскую площадь и под моросящим дождем стал пытать встречных и поперечных, как добраться до Центрального комитета РКСМ. У Красных Ворот он поскользнулся и чуть не попал под трамвай. Мясницкая показалась ему бесконечно длинной и холодной, как погреб. У здания Главного почтамта на вращающейся тумбе пестрели яркие заплаты плакатов.
«Вот кто является прямым разносчиком сыпного тифа!» — тыкал чей-то. перст в гигантскую, вошь. В легоньком пиджаке парня познабливало, кружилась голова: уж больно хотелось есть. Рыбного бы пирога да с горячим чаем! Но в Москве пирогами и не пахло. Небо было низким, неприветливым. Дома безлики.
Еле волоча ноги, Мацюпа побрел к Лубянке, и только там молодой, улыбчивый милиционер, выслушав его толком, объяснил, что нужно ехать на Садово-Кудринскую в Третий Дом Советов, где размещаются делегации съезда, и усадил на площади в переполненный трамвай.
У большого здания, где должен был состояться съезд, Мацюпу притиснули к стене. В широко распахнутые двери вливались делегации, кто-нибудь один предъявлял у входа документы и шутливо рекомендовал:
— Наш Ванюха! Вы его не знаете, зато помнят беляки!
— Мы питерцы, — звучало здесь гордо: трепыхали ленточками бескозырок балтийцы-моряки, выборжцы держались за руки, чтобы не потеряться в толпе. Стройной колонной прошагали уральцы, за ними двинули коренные москвичи.
Как предъявить здесь свою мятую бумажку? Не расскажешь же о полуторамесячном пути и о том, что оголодал и пообносился. Но главное, поспел же к сроку! И у него есть теперь койка с белыми простынями, есть талоны на обед, а уж сюда-то он как-нибудь да пробьется.
Высокий моряк вскочил на повергнутую тумбу, раздвинул ноги, как на корабельной палубе. Серые сумерки посветлели от белизны его зубов. Светлый чуб упал на развеселые глаза, зычный голос перекрыл все шумы и песни:
Глаза Мацюпы увлажнились: он из того края. Край тот зовется Амурским! Да, и голод познал, пока сюда добрался, и горы видел, и чуть ли не на каждой остановке грузил дрова. Следом за матросом он пробился в зал. Вихрастый парень, в распахнутом пиджаке, из- под которого виднелась синяя дабовая рубаха, и в стоптанных сапогах, не привлек ничьего внимания. Ведь таких же, как он, Мацюпа, было большинство. Они громили банды Махно и Петлюры, били Колчака и Врангеля и сейчас мечтают о том, как вышибить из западных областей белополяков, а из восточных — японцев.
Эти парни заставляли работать саботажников и ставили к стенке предателей, но говорить о подвигах здесь было бы так же неуместно, как заплакать. Они ничего не ставили себе в заслугу. Ничего…
— Ленин! Ленин! Ленин!..
Петр Мацюпа весь подался вперед. В двух шагах от него, снимая на ходу пальто, проходил невысокий, еще не старый человек с волевым и спокойным лицом и высоким лбом мыслителя. Глаза у него были чуточку прищуренные, усмешливые и зоркие. Он положил в сторонку пальто и кепку и остался в пиджаке. Рубашка на нем была очень белая, с отложным воротником и при галстуке. Он сказал что-то сидящим за столом и склонился над блокнотом. Его приветствовали, а он будто не замечал, и тогда ребята в зале стали потихоньку вставать и протискиваться к нему ближе… Они усаживались на стулья, а потом подъезжали к нему, а которые смелее, вроде бы и заглядывали уже через плечо, как ученики, что это он, мол, там пишет. Мацюпа тоже стал раздумывать, а не податься ли на сцену и ему? Но тут он заопасался, а вдруг Ленин заговорит с ним.
— Петр Мацюпа? — спросит он. — Это хорошо, что вы с Дальнего Востока, но скажите нам, — он непременно скажет «нам», — кого вы представительствуете здесь, на съезде?
А что сможет сказать Петр об организации, если тогда она только что рождалась?..
— Товарищи, мне хотелось бы сегодня побеседовать на тему о том, каковы основные задачи Союза коммунистической молодежи и в связи с этим — каковы должны быть организации молодежи в социалистической республике вообще. — Голос у Ленина негромкий, чуточку картавый и даже как будто знакомый, уже слышанный когда-то. Мацюпа впервые видел оратора, расхаживающего по сцене, не поучающего, а как бы советовавшегося со всеми сидящими в зале.
— …И вот, подходя с этой точки зрения к вопросу о задачах молодежи, я должен сказать, что эти задачи молодежи вообще и союзов коммунистической молодежи и всяких других организаций в частности можно было бы выразить одним словом: задача состоит в том, чтобы учиться.
Он ни слова не говорит о войне, разрухе, он не призывает к самоотречению. Он говорит о мирном строительстве, о счастье созидания:
— …Мы знаем, что коммунистического общества нельзя построить, если не возродить промышленности и земледелия, причем надо возродить их не по-старому. Надо возродить их на современной, по последнему слову науки построенной, основе. Вы знаете, что этой основой является электричество…
«Как, этот маленький стеклянный пузырек с витой спиралькой?» — недоумевает Мацюпа, кляня свое богословское образование.