— Мне к поезду выходить. — Старик пожевал бритыми губами. — А вы ложитесь на мою постель, Саня. — Было заметно, что он благоволит Бородкину, но едва ли кто, кроме Алеши и Саши, знал, что Комаров видит в нем не начальника оперативной группы, а друга своего погибшего сына Анатолия. — Ложитесь, Саня, — повторил он свое приглашение, — путь до деревни не близкий, да еще как обернется дело… — И, будто испугавшись, что сделал недоброе пророчество, он тут же вышел.
— Ложись, Саня, в постельку, — очень удачно имитируя медлительный говор старика, сказал Померанец. — И за какие только заслуги тебе такая нега предоставляется? Другие вповалку, а тебе хозяйское ложе…
— Занимай ты ложе, если завидки берут, а мне и с ребятами будет хорошо, — Бородкин опустился на пол, рядом с Булыгой.
— Дурак буду, если откажусь. — Померанец присел на край кровати и стал стягивать валенок. — Мой дед сто четвертый год на свете живет, а я, может, последнюю ночь на земле ночую, да чтобы как попало! Думаешь, меня отсюда скинут, а?
— Да я, если хочешь знать, недостойный внук своего достойного деда, уже спал на этой кровати.
— Спал… — недоверчиво протянул Померанец. — Это в какое же время и при каких погодах?
— Когда из Николаевска приехал, — понизил голос Саня. — Пришлось завернуть сюда с недоброй вестью.
— А ты, видно, Анатолия знал, — догадался Померанец. — Вот был человек… — и, не выпуская из руки снятый валенок, стал рассказывать о гамовском мятеже.
За тонкой перегородкой скрипели половицы. Громыхнуло пустое ведро. Кто-то, хлопнув дверью, вышел на крыльцо. Вдруг дикий, несуразный вой резанул ухо, переходя в нарастающий лязг и скрежет. Станционный домик закачался, будто под ним дрогнула земля. Алеша испуганно приподнялся и сел на полу. На окне, по коленкоровой занавеске плясали причудливые тени. Красные искры упали огненным каскадом откуда-то сверху, и разом все стихло и потемнело. Поезд, не останавливаясь, промелькнул мимо маленького полустанка, отбрасывая считанные версты последнего перегона. Лежавший рядом Бородкин тронул Алешу за руку:
— Подремли, я скажу, когда нужно.
Алеша не ответил и лег, повернувшись спиной к окошку. У стены, прислонившись к ней плечом, сидел Булыга и курил. Огонек папиросы, вспыхивая, освещал его сильно исхудавшее лицо, и Алеша подумал, что курить ему не следовало бы, а одеваться нужно потеплее, но выговорить это вслух не решился и закрыл глаза.
…Шли в обход деревни, мерзлым болотом. Булыга, тонкий, голенастый, прыгал с кочки на кочку. Парень здорово пообносился. В облкоме ему исхлопотали какую- то куртку, но он не успел ее получить, только вечером приехав из своего района. В этой операции Булыга мог бы не участвовать, но разве мог он отсиживаться у печки, если пошли «брать бандитов» Бородкин и Нерезов?
— Мерзнешь, Саша? — спросил тихо Петр. Потерпи, скоро станет жарко. — Вместо ответа Булыга ткнул его под ребро. Они оба упали и со смехом покатились по редкой, иссушенной ветрами и заморозками осоке.
— Смерти или живота? — грозно вопросил Нерезов, прижимая к земле вьюном извивающегося Булыгу. — Смерти или… — Но Булыга уже вывернулся и насел сверху, подмяв под себя коренастого, крепко сбитого Петра. Заливаясь смехом, он вполголоса пропел:
— Май кэт, май литл, май пусси кэт… — и потребовал: — а ну пой дальше.
— Поди к черту! — ругнулся Нерезов, пытаясь высвободиться.
— Пусти его, Александр. Ну что вы, право, как маленькие, в деревне всех бы собак всполошили, — с напускным недовольством сказал Бородкин. Он и сам был не прочь побарахтаться, но командирское звание обязывало быть строгим. Как-никак, под началом шестнадцать человек.
Болото кончилось. Узкая тропка вилась у подножий сопок. Она была удобна для ходьбы, только идти приходилось по-китайски, гуськом. Скоро стала видна деревня, протянувшаяся вдоль железнодорожного полотна: две цепочки белых домиков, осененных высокими деревьями, и на широкой площади общественный пожарный сарай. Потом вынырнул из-за поворота дом, стоящий на отшибе. Он стоял на взгорье. Когда подошли ближе, стало видно, как в выходивших во двор занавешенных окнах движутся какие-то тени. Несмотря на поздний час, в доме не спали.
Отряд остановился в густых зарослях, у маленького незамерзающего ключа. Вода журчала в длинном желобе и с тихим звоном падала в каменистое русло. Бородкин кратко повторил план облавы. Дом нужно было оцепить со всех сторон и, по возможности, не стрелять внутри него, так как там могли оказаться женщины и дети. Теперь роли были распределены заново: двое станут в зарослях, у этого вот ручейка, трое поднимутся на сопку, к кладбищу, трое хитростью проникнут в дом, а остальные оцепят его с севера и востока, чтобы лишить братьев-разбойников отступления в деревню, где у них есть родия и немало доброжелателей, готовых и принять, и спрятать «комиссаров». Войти в этот дом дурной славы было рискованно. Саня решил идти сам, выбрав в спутники Булыгу и Алешу. Саша заявил, что он тронут и восхищен. Алеша напомнил, что немного знает Кузиных и это теперь может пригодиться.
— Я тоже Мишку Кузина знавал, — сообщил Померанец. — Только мне не след в эту берлогу соваться: он, падла, бушлат у меня в восемнадцатом стянул и дезертировал в нем.
— Еще подумают, что ты за тем бушлатом явился, и пойдут на абордаж первыми, — засмеялся Саша. — Нет, со славным молодым человеком ты не пойдешь. Постоишь на воле, только гляди в оба.
Померанец наклонился к желобу напиться.
— До чего ж вкусна! — сказал он, вытирая тыльной стороной ладони рот. — Вот она живая вода, а я, дурень, не верил, что на свете есть такая! — и побежал, придерживая ружье, вдоль ручья к задам усадьбы.
Ребята подошли к запертой калитке. Окна дома, вы ходившие в улицу, были на ставнях, с болтами…
— Я перелезу и отопру, — сказал Алеша.
Нет, так не годится. — Саня стукнул прикладом в крайнее окошко. Никто не отозвался. Он постучал сильнее.
— Кто? — послышался негромкий женский голос. — Кого там принесло?
— Откройте, люди добрые. Заблудились мы.
— А много ли вас? — настороженно спросила женщина.
— Да всего трое, отбились от своих.
— Вы кто такие будете? — спросила женщина, с кем-то посовещавшись.
— Да как вам сказать? Выйдите да поглядите, только не испугайтесь горе-охотников. Мы с оружием, а народ-то, в общем, мирный!
— Чудно, право, — произнесла она в замешательстве. — Шли бы в деревню, что ли. У нас и так тесно. Да и ребятенки малые, приболели.
— А мы ночевать и не просимся, — смиренно заверил Бородкин. — Нам бы чуток обогреться.
В доме опять посовещались, потом уже мужской голос грубовато-беспечно обнадежил:
— Счас открою. — Однако отпирать не спешили. Внутри дома что-то скрипнуло, зазвенело, грохнуло, будто упала тяжелая западня. Потом хлопнула избяная дверь и как-то нехотя приоткрылась на застекленной веранде другая. В проем высунулась круглая голова с падающими на лоб прямыми волосами, и квадратный парень, в рубахе распояской, шагнув через порог, не спеша направился к калитке, с напускным добродушием ворча:
— Носит вас, полуночников, людям спать не даете.
— Припозднились, это верно, — поспешил согласиться с ним Саня, — с дороги сбились, а ребята у меня хлипко одеты. Насквозь пробрало. Ну и запирушек у вас, — удивился он, стремясь излишней болтовней не оставить места для расспросов.
— На отшибе живем. Всякий народ округ шатается, — пояснил парень, водворяя на место замысловатый запор. Двор был опрятен. На крыльце лежала соломенная циновка.
— Отколь бредете-то? Впереди деревня, позади тайга, полустанок сбоку, опять же сходят с поезда и у моста… — Парень не спешил с приглашением войти. Он в чем-то усомнился и, казалось, не прочь был отправить их обратно, но тут вмешался Алеша:
— Мы думали в Беркутовом Гнезде обосноваться и поохотничать, в городе, сам знаешь, голодно.
— Ну и что же?
— Куда… полный разор. Вроде бы к знакомому попали, а не признаю, кто.
— И я тебя будто где-то видел. — Лицо парня расплылось в улыбке. — Знакомый лик будто сквозь воду проступает.