Глава 17
Таран задумчиво посмотрел на душмана, назвавшегося Наби. Тот в ответ уставился на начзаставы, не сводя с него глаз. Потом заговорил.
Алим прислушался. Когда дух закончил, Канджиев принялся переводить:
— Он говорит, что может помочь, если мы пообещаем, что их не тронут.
Таран глянул на меня. Потом на Витю Мартынова, и наконец на старшину Черепанова. Прапорщик ничего не сказал начзаставы, только недоверчиво поморщился.
Тогда Наби продолжил. Проговорил еще несколько фраз.
— Он говорит, что в обмен на жизнь и хорошее обращение, он может передать сведения о численности и позициях его людей, — перевел Алим, — может рассказать, сколько у них оружия.
— Банда Юсуфзы — шииты, — сказал Пуганьков, наблюдающий за всем происходящим у правого плеча Тарана, — Сам Юсуфза пытался сделать политическую карьеру в одной из партий «Шиитской восьмерки». Довольно радикальные ребята. А в его банде существовали признаки религиозной исламской секты. Я бы не стал доверять ни единому их слову. Даже не стал бы с ними разговаривать.
— Он чего-то хочет, — сказал я, — если может поделиться ценной информацией прямо сейчас, считаю, стоит его послушать.
— Обманет, — буркнул старшина Черепанов.
Таран поджал губы.
— Послушаем, что он скажет. Потом решим, как это применить. Алим?
— Я, — отозвался Канджиев и встал от Наби.
— Спроси, что мы готовы его послушать. Что он хочет сказать?
Алим передал. Наби заговорил.
— Он хочет, чтобы вы пообещали, что с ним ничего не сделают, — ответит Алим, — Он слышал, что советские войска хорошо обходятся с пленными. Но все равно переживает, что после того, что было этой ночью, ему может угрожать опасность.
Наби снова что-то добавил, и Алим опять прислушался к его словам. Потом сказал:
— А еще он переживает, что враги распускали о людях его отца лживые слухи, которые мы могли слышать.
— Лживые слухи? — Спросил Пуганьков.
— Эти сукины дети любят резать нашим головы, — ответил на вопрос замполита старший сержант Витя Мартынов. — Да и вообще, это никакие не слухи.
— Пусть не переживает, — сказал Таран, немного погодя, — у нас тут самосудом не привыкли заниматься. Мы не такие, как его отец. Можешь прямо так и передать.
Алим передал. Таран явно хотел задеть этими словами сына Юсуфзы, однако, не задел. Тот просто растянулся в совершенно невинной улыбке, которая на лице душмана смотрелась как-то совершенно неестественно.
Однако я почти не наблюдал за реакциями самого Наби. Внимание мое было приковано к мальчишке, что стоял рядом с сыном Юсуфзы на коленях.
По мере того как его командир Наби говорил, мальчишка несколько раз переменился в лице. Сначала на нем взыграло легкое удивление. Когда Наби сам предложил поделиться с нами информацией, удивление парня превратилось в настоящее изумление. Когда Таран согласился — мальчишка помрачнел лицом.
«Как бы чего не выкинул» — подумал я в этот момент.
— Отведите этих двоих в баню, — сказал Таран, — приставим караул…
— Товарищ старший лейтенант, — обратился я.
Таран обернулся ко мне.
— Слушаю, Саша.
— Разрешите задать пленному несколько вопросов.
Таран прислушался. Потом обратил свой взгляд к дувалу, где стрелковые отделения следили за обстановкой перед заставой. Затем начальник глянул на часы.
— Ну давай, Саша. Разрешаю.
— Алим, — обратился я к Канджиеву, — спроси у этого, кто командуют духами, если он здесь?
Алим спросил. Когда Наби ему ответил, Канджиев передал нам:
— Его брат Имран.
— Сколько у него людей?
— Он говорит, — продолжил Алим, когда передал пленному вопрос и послушал ответ, — с учетом потерь должно остаться чуть больше сотни человек.
— Как он считает, при имеющихся силах и средствах, его брат решится на новое наступление?
Алим передал мой вопрос.
Наби помрачнел. Поднял на меня взгляд и что-то спросил у Алима. В его словах я услышал собственную фамилию, исковерканную пуштунским акцентом.
Канджиев кисловато передал его слова:
— Он спрашивает, не ты ли тот самый Селихов, что взял в плен троих из его братьев.
— Четверых, — ухмыльнулся я.
Алим, кажется, так и передал. Тогда Наби сказал еще что-то.
Канджиев тоже помрачнел. Зыркнул на меня.
— Что он сказал? — Спросил я.
— Он говорит, — решился Алим, — о тебе знают в их банде. И…
Алим вдруг осекся.
— Продолжай, Алим.
— Говорит, что если бы его люди знали бы тебя в лицо, то каждый посчитал бы великой доблестью тебя убить.