Я посмотрел на Черепанова волком. В глазах еще после его взрыва все еще плясали угасающие искорки внезапно вспыхнувшего гнева.
— Резерв может просто не успеть, старшина. А через две недели эти же бандиты снова будут охотиться на наряды. — сказал я, — Нас учили исполнять свой долг, а не отсиживаться в уголке, Сережа. И ты сам знаешь, какой у нас сейчас долг. Нам нужно защитить наш участок. Защитить Границу. Показать всем этим бармалеем, что лезть на советскую землю — себе дороже.
— А мы, Саша, по-твоему, не этим занимаемся? — Как-то горько и даже грустно сказал Черепанов, — не защищаем Границу?
— Нет. Мы отсиживаемся, когда нужно действовать, — сказал я. — Помнишь тогда, когда мы с тобой попали в бой на берегу Пянджа? Когда Славу Нарыва ранили?
— Тут забудешь, — вздохнул Черепанов.
— А что ты тогда сделал, а? — кивнул я старшине, — ты под пули полез, чтобы помочь нам со Славой до укрытия добраться. Тебе стыдно стало, что я за ним пошел, а ты остался в укрытии. И ты жизнью рискнул, чтобы нас с Нарывом вытащить. А теперь что? Или тогда, на берегу, то другой Черепанов был? Не ты?
Прапорщик потемнел лицом. Глаза его вдруг остекленели от воспоминаний, и он машинально снял фуражку. Пригладил мокрые от дождя волосы и как бы невзначай потер шрам на затылке, что оставила ему пуля, едва не убившая прапорщика.
— Тогда дело было другое. Не то что сейчас… — Нерешительно сказал прапорщик. — Тогда я только за свою жизнь отвечал. Потому и рискнул ею. А сейчас все не так.
— Также, — отрезал я. — Если б ты тогда нам не помог, неизвестно, остались ли мы с Нарывом живые, или нет. В тот раз ты не сомневался. А сейчас, что с тобой стала, Сережа?
Черепанов вдруг нервно сложил руки на груди так, будто хотел обнять себя за предплечья. Потом все же просто сплел их, словно бы сжался. Вздохнув, поджал губы и быстро-быстро заморгал.
Я не выдал удивления, когда увидел, как глаза прапорщика заблестели.
— Тоху Фрундина я посоветовал Тарану поставить на ту позицию, — хрипловатым, изменившимся голосом сказал Черепанов, — Толя хотел его сунуть в середину. В бойницу. А я настоял поставить пулемет на фланг. У него так линия обстрела была бы шире.
Черепанов замолчал, проглотил неприятный ком, что явно застрял у него в горле. Потом все же решился договорить:
— Таран меня послушался. И что теперь с Фрундиным стало? Если б не я, он бы, может быть, остался живой. А так…
Так вот, в чем было дело…
Черепанов всегда был стойким, я б сказал, несгибаемым солдатом. Как бы туго ни шло дело, он всегда оставался сосредоточенным, внимательным, готовым в любой момент исполнять боевую задачу. Пусть в обычной жизни на заставе старшина был тем еще невыносимым занудой, но каждый знал — в бою на него можно положиться. Потому никому, даже мне, в голову не могло прийти, что Черепанов мог бы распустить нюни.
А выходит, он все это время винил себя в смерти Антона Фрундина.
Сначала, видать, держался, не подавал виду. Но когда Таран слег, то и Черепанов стал ломаться. Потерял решительность и стал сомневаться в своих решениях. Ну ничего… Я его сейчас встряхну. Приведу в чувство.
— Сергей, идет война, — сказал я, немного помолчав. — Ты свой долг исполнял, а Антона убили не твои, как тебе кажется, неправильные решения. Духи его убили. Они в его смерти виноваты.
— Если бы я Тарану его не посоветовал туда поставить…
— Мог бы не Антон погибнуть, а кто-то другой, — перебил я Черепанова.
На лице старшины отразилось какое-то горькое сомнение. И даже теперь упрямый Черепанов сказал:
— А может быть, никто бы не погиб.
— Может быть, — согласился я, — может быть, к полудню мы все поляжем. Кто его знает?Духов больше сотни, а нас чуть меньше пяти десятков. Там может нам всем тут дружно лечь и ждать, пока убьют?
Я ухмыльнулся Черепанову и тот тоже показал мне мимолетную улыбку, которую почти сразу задавил.
— Но знаешь, что я тебе скажу наверняка, — проговорил я, — Антона уже не вернешь. Он свой долг выполнил. У него сомнений не было: а надо ли ему пулеметную позицию занимать, или не надо. Он просто выполнил. Теперь за него мы можем только отомстить. Фрундин не сомневался. Так чего ж ты сомневаешься?
Черепанов нахмурился. Казалось, прапорщик не решался заглянуть мне в глаза. Но зрачки его растерянно бегали, словно он раз за разом проматывал в голове какие-то одному только ему известные мысли.