— А чего ты ожидал? — Спросил я у лейтенанта.
Тот даже вздрогнул от моего голоса. Обернулся.
— Ты отдал приказ, — продолжил я, глядя ему в округлившиеся глаза, — мы его исполнили. И продолжаем исполнять.
Пуганьков вдруг улыбнулся, оглянулся на духов, потом снова на меня. В следующий момент взгляд его сделался растерянным.
— Я… — Начал он несмело, — Вы бы и без меня справились… Тоже мне, наука… Гранатами их распугать… Не приказал бы я, приказал кто-нибудь другой.
— Приказал бы, — без обиняков согласился я, — но ты все же себя пересилил. Справился со своим страхом и поднялся, чтобы направить заставу. Ты себя переломил.
Я хлопнул Пуганькова по плечу. Добавил:
— Вы стали на шаг ближе к тому, чтобы я мог назвать вас готовым к службе на нашей заставе, товарищ лейтенант. Поздравляю.
Пуганьков смутился. Опустил взгляд к земле. Заметив свою фуражку, он вдруг нагнулся за ней. Поднял, отряхнул с нее воду и грязь. Почему-то на несколько мгновений уставился на кокарду. Потом надел.
Снова посмотрел на меня, поджав губы.
— Я… Это… — решился он заговорить, — спасибо, Селихов. Спасибо, Саша… Я и не думал, что ты можешь…
Пуганьков не успел договорить. Все потому, что мы услышали громкий голос Черепанова.
— Да! Так точно, товарищ капитан!
Мы с Пуганьковым почти синхронно обернулись. Черепанов бежал к нам с правого края дувала, неся на плече подсумок с радиостанцией. При этом прапорщик прижимал к уху наушник гарнитуры.
— Принято, Броня-1. Конец связи! — Сказал он, подбежав к нам и стягивая с головы наушники. После он обратился к Пуганькову: — Товарищ лейтенант, противник бежит. Танковый взвод готов наступать. Капитан Жуков просит поддержать танки пехотой.
Внезапно Пуганьков, услышавший доклад прапорщика, переменился в лице. Удивленно вскинул брови.
— Наступать? Что вы имеете в виду, товарищ прапорщик?
— Старшина говорит о контрударе, товарищ лейтенант, — сказал я невозмутимо. — Медлить нельзя. Мы ждем вашего приказания.
Глава 21
Пуганьков уставился на меня удивленным взглядом. Потом глянул и на Черепанова. В глазах прапорщика застыл немой вопрос.
Лейтенант колебался, и я это видел.
Готов поспорить, в этот самый момент Черепанов думал о том, что у меня не вышло переубедить Пуганькова. Что прямо сейчас неопытный лейтенант Миша Пуганьков, замполит с заставы Шамабад, просто пойдет в отказ. Побоится принять такое важное решение.
Пуганьков нам не ответил. Лично нам. Вместо этого он закричал:
— Застава, готовимся к наступлению! Выдавить врага с территории Союза Советских Социалистических республик!
Я глянул на Черепанова. На лице прапорщика отразилось величайшее облегчение. Мне показалось, он даже тихонько выдохнул, но так, чтобы лейтенант Пуганьков сам этого не заметил.
— Танки надо поддержать пехотой, — сказал я, — организовать контрудар. И быстро. Нельзя, чтобы они рассеялись по округе. Нужно прихлопнуть их сегодня, сейчас. Обезопасить эту часть Границы. К тому же они все еще могут что-нибудь предпринять. Не стоит недооценивать врага.
— Что-то предпринять? Новый приступ? — Хмыкнул Черепанов, — да это нужно быть законченным идиотом, чтобы попытаться пойти на нас в четвертый раз.
— Помнится мне, — я глянул на Пуганькова, — товарищ лейтенант говорил о том, что мы имеем дело с радикалами.
Лицо Пуганькова сделалось задумчивым.
— Меня немного инструктировали относительно банды Юсуфзы, — кивнул он и продолжил ученым, несколько менторским тоном, — да, признаки радикализма в их, так сказать, квазиидеологии имеются. Я как-то даже читал методические материалы по личностям главы бандитов и его сыновей. Те, что, конечно, наша разведка передала в пользование Тарану.
Он снова задумался на мгновение. Поднял взгляд к серому небу.
— Если слова Наби правдивы… Если сам Юсуфза и трое из его братьев погибли, а один сидит у нас на Шамабаде, значит, бандой командует этот самый Имран. Я читал, что нрав у него вспыльчивый.
— Если он еще и идиот, могут попытаться снова отковать, — ухмыльнулся Черепанов, задумчиво. — Если, конечно, кто-то за ним пойдет. Ведь такое наступление заведомо будет обречено на провал.
— Они шииты, — продолжил Пуганьков, — в их ответвлении ислама любая смерть во время джихада — почет для моджахеддин. Даже самоубийственная.
— Я говорю не о наступлении, — покачал я головой отрицательно, — хоть на какие-то силы для удара они собрать уже не смогут.