Черепанов выпрямился, заинтересованно глянул на Тарана.
— Толя, а ты чего-нибудь о его семье знаешь?
— Знаю, что с Кубани, — буркнул Таран, — у него брат-близнец есть. Паша звать. В ВДВ служит. Отец — шофер в колхозе. Мать — учительница. Больше ничего.
— Ну про это я тоже знаю, — покивал Черепанов. Потом вздохнул и докончил: — чего ж такое в жизни этого мальчишки было, что он такой получился? А знаешь что, Толя? Если ты решишь кого-то ставить на место командира второго отделения стрелков, то мож Сашку?
Вдруг Черепанов помрачнел. Вздохнул.
— Все ж надо кому-то вместо Тохи Фрундина встать.
Когда раздался стук в дверь, старшина даже вздрогнул, вырванный из собственных мыслей.
— Селихов, видать, пришел, — сказал Таран и покривился от боли. — Сережа, запусти его, пожалуйста.
Дверь мне отворил старшина Черепанов.
— Ну как он? — Спросил я тихонько.
Черепанов поджал губы.
— Да как-как? — Не докончив, он махнул рукой. Прошептал: — рана постоянно открывается. Надо ему быстрее в госпиталь.
— Скоро наши подойдут, — сказал я.
Черепанов покивал. Потом оглянулся на Тарана, поправил китель и фуражку.
— Ну, я пойду, — прочистив горло, бросил он и вышел.
Я шагнул внутрь небольшой квартиры Тарана. Повсюду тут, несмотря на выбитые пулями окна и пыльный от штукатурки пол, виднелась женская рука: аккуратно выглаженная парадная форма висела на ручке антресоли приземистого шкафа; на небольшом складном столике, под немецкой вазой, расстелили салфетку; у стены на столике стояла швейная машинка «Подольск» с ручным приводом. Хозяйка и ее бережно накрыла пыльной от осыпавшейся после боя штукатурки кружевной салфеткой.
На небольшой, скромной стеночке у окна, я заметил красную неваляшку. Видимо, игрушка Тарановой дочурки.
Пусть всех гражданских с заставы и переправили в Дастиджум перед боем, дух их остался в этом месте.
Таран, лежавший в своей постели, уставился на эту неваляшку. Он смотрел на нее буквально не отрываясь.
«Думает о них, — промелькнуло у меня в голове, — о своей жене с дочкой. Находит в них отдушину».
Взгляд Тарана показался мне холодным и… обреченным. Показалось мне, что прямо тут, прямо сейчас, молодой начальник заставы, недожавший еще и до тридцати лет, готовился к смерти.
— Как вы? — Бросил я, наплевав на любую военщину.
— Проходи, Саша, — не ответил на мой вопрос Таран. — Да и чего уж там? Давай на «ты».
Теперь ему не ответил я. Закрыв за собой дверь, я прошел к табурету. Сел.
Таран был бледен и глубоко, прерывисто дышал. Он лежал по пояс голый. Одеяло скомкал под ногами. На груди его краснела от пятен крови ватная подушка ИПП, прилаженная к ране марлей.
— Вот так… — начал вдруг Таран, не сводя взгляд с неваляшки, — целыми днями, ночами служба. Целыми днями Граница. Сработки постоянные. Занятия. Заставские хлопоты. И не заметишь, как жизнь пролетает.
Я молча глянул на игрушку, к которой приковал свой взгляд Таран. Красненькая неваляшка смирно стояла под стеклом стенки. Соседствовала со стеклянными фигурками лебедей и красивым, расписным блюдом явно импортного производства.
— Я никогда раньше об этом и не думал, — продолжил Таран. — Не думал, что что-то упускаю в жизни. А сейчас вижу — упускал. И упустил уже многое.
Он замолчал. Попытался улечься повыше, но не смог. Только поморщился от боли.
— Понимаю я, Саша, что делал важное дело. Я Границу защищал. Защищал благополучия миллионов советских людей… Миллионов семей, — Таран осекся. Прикрыл глаза и с горечью закончил: — о своей совсем позабыл.
— Рано ты с жизнью прощаешься, Толя, — прямо сказал я. — Поживешь еще.
— А я ведь не слышал, как моя Анютка свое первое слово сказала, — проговорил Таран, — не видел, как она в первый раз пошла…
Таран вдруг погрустнел. Взгляд его подернула туманная дымка воспоминаний. И так и не спала, когда он снова начал:
— А иной раз, когда она совсем малютка была… Приду со службы. К Ирочке моей подойду, а она с Аней нянчится… И представь себе, не узнавала меня дочка… Как увидит — ну плакать… Дескать, дядька чужой пришел…
Вспоминая это, Таран широко улыбнулся. Даже рассмеялся.
— А я ей… Ты что, Аннушка?.. Папка я твой. Не узнала? Только тогда дочурка успокаивалась. Голос мой слышала и успокаивалась… Эх… — Таран вздохнул и снова поморщился от боли. Однако сквозь нее все же заговорил: — Увидеть бы их сейчас. Еще хоть один разочек увидеть.