Майор снова тяжело вздохнул, принялся о чем-то разговаривать с Пуганьковым. Потом вместе они торопливо пошли во двор заставы. Следом быстро побежали несколько санитаров, которые приехали на броне с подкреплением из отряда.
— М-д-а-а-а-а… — Протянул Алейников, поправляя фуражку, — поменьше б мне таких ночек на моем веку…
Только что закончив конвоировать пленных духов к одному из БТР мы вернулись во двор заставы, чтобы приступить к другой работе. Однако Алейников задержался под навесом, где обычно стояла Шишига. Достал сигарету.
Шамабад, конечно, потрепало. Тут и там на территории заставы зияли в земле воронки от мин. Здание самой заставы было испещрено пулями и осколками. Под ее стенами валялась размокшие от дождя куски штукатурки. Это еще не говоря о разрушенной конюшне и заборе.
Уверен, стоило присмотреться повнимательнее, как на глаза попадется еще многое, что предстояло нам исправить своими силами.
— Скоро дембель, — улыбнулся я Стасу, — уйдешь на гражданку.
— Дембель… Скажешь тоже…
— А что? Передумал? — Хитровато глянул я на Стаса. — Все же решил на сверхсрочную?
Алейников закурил, уселся на лавку, под навесом в чьем шифере зияли дыры после боя.
— Дурак я, наверное, — сказал он.
— Это почему ж?
Алейников хмыкнул.
— Нормальный человек, если такое, как сегодня было, переживет, — начал Стас, посерьезнев, — захочет бежать от всей этой войны куда подальше. Скрыться от нее скорее, чтобы пули над головой не свистели… Что б душманы убить не грозились. Домой… К мамке с папкой. Туда, где безопасно.
— А тебе что мешает?
Алейников вздохнул. Глянул на меня.
— Не знаю я, что мне делать дальше, Саша. В колхоз, что ли? Я ж в школе был ни туда ни сюда. Первый раздолбай на деревне… Мне батька всегда говорил, что ничего кроме как языком молоть, я и не умею…
Стас затянулся, выдохнул густой сигаретный дым. Глянул на меня.
— А, выходит, умею. Неплохо врага бить умею.
— Эт точно, — улыбнулся я. — Уж не раз мы с тобой попадали в переделки. Не подводил.
— Сам этому удивляюсь, — горьковато усмехнулся Алейников. — Каждый раз, когда в бой иду… И не страшно выходит. А как после… то аж поджилки трясутся. Вроде бы и страшно, что убить могли… А вроде бы и радостно, что не убили. Эх…
Я обернулся, услышав какое-то копошение и голоса за спиной. Увидел, как через двор, поднырнув Тарану под руки, бойцы ведут раненного старшего лейтенанта куда-то к воротам.
— Его что, повезут в отряд? — Удивился Алейников. — Он жеж не доедет. Сколько они к нам сюда ехали? Я аж со счету времени сбился!
Вопросы наши развеяли далекие хлопки, эхом разносящиеся по небу. Это вертолет МИ-8 спешил к Шамабаду, чтобы забрать раненного начзаставы.
— На вертолете полетит, — сказал я.
Алейников поджал губы.
— Не поеду я никуда, — сказал он вдруг.
Я вопросительно глянул на Стаса.
— Не поеду. Останусь на сверхсрочную. Мало ли я, что ли, пота, крови за Шамабад пролил? И просто так уходить? — Он погрустнел, — после сегодняшней ночи, сильней мне стало казаться, что я ни для какого дела, кроме военного не гожусь. Что тут мое место.
— Поживешь — увидишь, — улыбнулся я.
— Главное, что б тут не помереть, — серьезно проговорил Стас и вдруг повеселел. — Ну ничего! Я — везучий черт!
— Селихов! — Окликнули меня со спины.
Я обернулся.
К нам шел седой майор, приехавший из отряда.
— Младший сержант Селихов!
Алейников тут же вытянулся по струнке.
— Я! — Отозвался я, встав «смирно».
Глава 25
Майор, вопреки моим ожиданиям, не стал подзывать меня к себе. Вместо этого он приблизился сам.
Оказался он ниже меня на полголовы. Хоть и невысокий, он тем не менее мог похвастаться широким торсом и крепкими руками, что говорило об отличной физической форме.
Его лицо его, хотя в нем и угадывался возраст, казалось очень гладким. Не единой морщинки. Только едва заметные шрамы на лбу от, должно быть, перенесенной в детстве оспы, говорили о том, что это все же живое лицо, а не безэмоциональная маска.
Майор снял фуражку и обнажил седые короткостриженые волосы.
— Значит, ты у нас Саша Селихов, — начал он холодновато, — слышал о тебе. Слышал о твоих заслугах. Еще даже первого года службы не минуло, а уже младший сержант.
С этими словами он очень оценивающе уставился на меня. Взгляд его маленьких, глубоко посаженных глаз был внимательным и я бы даже сказал, требовательным. Во взгляде этом сложно было распознать какие-либо эмоции, которые я, как правило, легко считывал и анализировал, если речь шла о любом другом человеке.