На телеге, прикрытый плащом, лежит Торопов. Его смуглое, израненное лицо покойно и строго. Кажется, что командир о чем-то задумался. И нет конца его суровой думе. Легкий ветерок шевелит на лбу сыпучую белокурую прядку.
У изголовья, облокотившись на борт повозки, сидел Слезкин. Он держал фуражку командира. Солдат смотрел поверх голов идущих следом товарищей, туда, где в дымке терялась извивавшаяся змейкой дорога.
Достигнув перевала, повозка остановилась. Часто втягивая впалые бока, топтались лошади. Люди вытирали рукавами мокрые, просоленные лица, тянулись к фляжкам с водой.
К повозке подошел сержант Пушин.
— Выпей, Костя.
Слезкин припал распухшими губами к фляге. Где-то вдали слышались глухие раскаты канонады. «Или это у меня в голове гудит?» — подумал Слезкин и тут же услыхал голос Пушина: — Наши громят самураев!
…Весь день и всю ночь стучали колеса, цокали по камням, высекая искры, подковы. На рассвете повозка остановилась на берегу Аргуни.
Кони зафыркали и с жадностью припали к воде. Пограничники, как зачарованные, смотрели на мелкую рябь, гулявшую по реке, на Кирпичный Утес, казавшийся отсюда исполинской глыбой, вдыхали аромат родных полей и счастливые думали:
«Так вот ты какая, родимая сторонка!»
…Тяжелый баркас отделился от берега и, вздрагивая под могучими взмахами весел, устремился навстречу течению. Начальник возвращался на свою заставу…
Из-за горы выглянуло солнце. Его лучи, тронув макушки деревьев, побежали по увалам и балкам, заглянули в овраги и лесные чащи, веселыми бликами заиграли в прозрачных водах говорливых родников, засверкали на росистой траве. Сбросив туманное покрывало, заблестела, заулыбалась величавая Аргунь. Упругая речная волна лизнула берег. Веселый ветерок зашелестел листвой. И Слезкин подумал: «А жизнь идет своим чередом…»