ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На исходе дня, когда морозное солнце спряталось за Кирпичный Утес и по свежему снегу поползли лиловые тени сумерек, в казарме зарокотал звонок. Звонил часовой с вышки. Дежурный, выбежавший на крыльцо, посмотрел в сторону, куда показывала рука часового, и торопливо скрылся за дверью.
Из казармы, словно по тревоге, — кто в шапке, кто без шапки, выскакивали бойцы. Они смотрели вдоль улицы на приближавшихся всадников. Впереди, осаживая разгоряченных коней, гарцевали Торопов и сержант Пушин. За ними, неуклюже подпрыгивая в седлах, поминутно нарушая строй, ехали те, кого с нетерпением ждали на Стрелке.
Встречать новобранцев вышли не только пограничники. На улицу высыпали жители поселка: старики, женщины, дети. Они пристально вглядывались в лица бойцов, будто хотели отыскать родных и знакомых.
Всадники въехали во двор заставы, начали спешиваться. Измотанные непривычным переходом по горам и тайге, чумазые и продрогшие, они растерянно топтались на месте, озираясь по сторонам.
— Вот вы и дома! — обращаясь к прибывшим, сказал Торопов. — Знакомьтесь со своими будущими боевыми товарищами, любите и жалуйте друг друга крепкой солдатской дружбой, вступайте в нашу семью!
Новобранцы заулыбались, задвигались, начали знакомиться с коренными стрелкинцами. Послышались шутки и смех. Гостеприимные хозяева принимали коней, помогали новичкам снимать с усталых плеч вещевые мешки, обняв, уводили в казарму.
Торопов ушел в канцелярию.
…В час ужина новобранцы собрались в столовой. Разрумяненные, посвежевшие, они, весело переговариваясь, уплетали украинский борщ. После скудненькой кухни, которой приходилось довольствоваться в учебном полку и в пути, заставский стол, уставленный тарелками с белым хлебом, капустой, огурцами, грибами и прочей снедью, показался бойцам праздничным. Повар Михеев, надевший по этому случаю новенькую куртку и сияющий белизной колпак, стоял в дверях и улыбался.
— Не стесняйтесь, хлопчики, не стесняйтесь. Кому потребуется добавок, скажите — я зараз устрою. Борща — полный котел. Так что, пожалуйста!
Щуплый, светлоглазый новобранец Костя Слезкин, успевший разглядеть в окошко, прорезанное в кухню, огромное блюдо с пельменями, отодвинул опустевшую миску, громко сказал:
— Ох и хитрый же у нас повар! У самого на плите гора пельменей, а заставляет нажимать на борщец. — Слезкин, подражая повару, проговорил баском: — Ешьте, ешьте, хлопчики, борща — полный котел!
Ребята засмеялись. Старожилы переглянулись. Зная повара как человека, никогда никому и ни в чем не уступавшего, они ждали, что ответит Михеев.
Повар удивленно вскинул лохматые брови, оглядел Слезкина с ног до головы и, чуть помедлив, важно спросил:
— А как вас звать?
— Костя.
— А по фамилии?
— Слезкин.
Ожидая какого-то подвоха, Слезкин насторожился.
— А какой у вас вес? — допытывался повар, ощупывая хитренькими глазами фигурку новобранца.
— До призыва был пятьдесят восемь. А что?
— А то, что солдат не петух. У вас же петушиный вес. — Все захохотали. — Без борща солдат не солдат, — продолжал серьезно повар. — Ему и с конем не справиться и винтовка тяжелой покажется.
Круглое, лоснящееся от жира, рябоватое лицо Михеева с голубыми щелочками глаз светилось добродушием и снисходительностью. Слезкин покосился на смеющихся солдат, кашлянул и, подражая интонациям повара, спросил:
— А как вас звать?
В столовой стало тихо. Стрелкинцы отлично знали цепкость Михеева, а новобранцы — задиристость Слезкина.
— Меня зовут Иваном, а фамилия — Михеев. Вес — девяносто семь кило! — браво отрапортовал повар.
— И все от борща?
— Точно!
— Солдат не мамонт. Вы же сломаете коню хребет.
За столом опять расхохотались.
— Вам нужно похудеть, а мне пополнеть, — важно проговорил серьезный Слезкин. — Посему прошу добавочки! — Он протянул пустую миску. Михеев заколыхался от смеха, хлопнул бойца ручищей по плечу и пошел на кухню.
— Люблю задиристых петушков, хоть я их частенько и поджариваю, — сказал он.
— А сегодня не удалось, — заметил кто-то.
— Этот больно тощий, колючий, — кивнул повар на Слезкина. — Сначала откормить нужно!
Все нравилось в этот вечер Косте Слезкину: и этот по-отцовски добродушный повар, и шутки, и смех новых товарищей, и избяное тепло столовой, и клубы пара над грудой пельменей. Все ему казалось уютным и домовитым, как у родной матери. Именно так он и представлял свой первый день на заставе…
…Еще мальчишкой грезил Костя о границе. В то время в горах Памира, в песках Кара-Кумов, в таежных дебрях Дальнего Востока, в лесах и на болотах Карелии часто раздавалось эхо винтовочных залпов и пулеметных очередей.