— Не поздно ли?
— Да уж поздно — не поздно, — смущенно сказала она. — Чужого времени нам не занимать.
Торопов прошел к столу, опустился на краешек стула, пригладил волосы. Нина Сергеевна ушла на кухню, подбросила в печку дровишек, поставила на плиту чайник.
В кроватке, сунув под щеку ладошку, спал Андрейка. Кудряшки его белокурых волос в беспорядке разбросались по подушке.
«Весь в мать!» — подумал Торопов, чувствуя прилив нежности.
Мальчик недовольно поморщился и отвернулся к стене.
Нина Сергеевна хлопотала на кухне. Сквозь открытую дверь Торопов видел плотно обтянутую халатом спину, белые, обнаженные до плеч руки.
Нина, стараясь не смотреть на Торопова, поставила на стол вазу с вареньем. И опять ушла. Торопов смотрел на ее пышные волосы, на красивую, молодую фигуру и вдруг радостно почувствовал, что ему легко, что исчезла тоска, весь день душившая его. Вместо нее в душе теплилось светлое, счастливое чувство и благодарность кому-то за то, что существует на свете такая женщина. «А не лучше ли уйти? — подумал он. — Встать и незаметно уйти. Чтобы ничем-ничем не испортить эту светлую легкость в душе». Он почувствовал, что сейчас способен на все. Вспомнил трехлетнюю дружбу с Панькиным и снова стало все омерзительно.
Торопов метнулся к двери, сорвал полушубок и бесшумно выскочил, на крыльце оделся.
Послышался цокот копыт, мимо кто-то проскакал галопом.
Торопов кинулся к изгороди. Пирата не оказалось. Не успел лейтенант свыкнуться с темнотой, как к нему подъехал всадник. Торопов узнал в нем Слезкина.
— Ну и нагнали вы на нас страху, товарищ лейтенант! Думали, что беда какая случилась, — проговорил боец, слезая с коня.
— Что такое?
— Выхожу из конюшни, гляжу: мчится стрелой Пират. Влетел в ворота — и прямо в станок. Поводья оборваны. Я — к дежурному. «Скачи, говорит, в село, спроси у наряда, может быть, он знает, что произошло».
— Ну ладно. Езжай домой. Я сейчас приду.
Слезкин стегнул коня, помчался на заставу. Торопов шел по улице медленно и устало.
Приход к Нине Сергеевне и побег от нее наполнили жизнь Торопова смятением. С бойцами он старался быть спокойным и внимательным. И все же спрятать волнение ему не удавалось. Бойцы вели себя с ним сдержанно и, казалось, даже немножко странно.
Эту странность Торопов уловил в излишне поспешном согласии старшины сходить на поверку вечерних нарядов, в многозначительном кивке дежурного, когда Торопов предупреждал его, что на некоторое время отлучится из подразделения. Эту же непонятную странность Торопов несколько раз замечал и во взглядах Слезкина…
Вечером, проклиная свое безволие, он снова пошел к Нине Сергеевне. Он знал, что это мерзко, и все-таки шел. Она вышла открыть, набросив на голову пуховую дымчатую шаль.
— Вот… Я пришел… — пробормотал он. Она молчала, склонив голову и не приглашая войти в дом. В сенях было темно, холодно, в открытые двери светили звезды.
Торопов устало привалился к бревенчатой стене.
— Что же нам теперь делать? — спросил он.
— Идите домой, Игорь Степанович, — прошептала она. — Я вас прошу: идите!
— Мне больше некуда и не к кому идти. А туда, куда я давно шел, я уже пришел.
Перед глазами потянулся туман. Глядя на белое пятно лица в темноте, Торопов шагнул к Нине. Она попятилась, не спуская с него глаз, рукой нашарила дверь, открыла и так и вошла в дом спиной, точно боялась повернуться, боялась увидеть там что-то страшное.
Как загипнотизированный, Торопов вошел за ней, не оглядываясь, притворил дверь. Теперь они стояли друг против друга.
— Нина Сергеевна, прогоните меня! Прогоните! — прошептал Торопов.
Она подняла руку, должно быть, хотела махнуть: «Да уходите же!» Но рука вдруг безвольно легла на его плечо.
Он притянул Нину к себе, запрокинул ее голову. Лицо его обдало горячее дыхание. Шаль скользнула с ее плеч, упала на пол…
В дверь громко застучали. Они вздрогнули, отпрянули друг от друга. Нина Сергеевна схватила шаль, прижала ее к горящим губам.
— Кто? — спросила она.
Из сеней донесся голос:
— Это я, Слезкин. Михаил Семенович звонит из отряда, просит к телефону.
— Сейчас приду.
Нина оделась, они вышли на улицу.
— Извините, а я хотел вас проводить, — растерянно проговорил Слезкин. Он стоял у калитки.
Еще раз извинившись, Слезкин ушел вперед.
«Эге! Вон оно что!» — возмущенно думал он…
…Нина Сергеевна взяла трубку, спокойно поздоровалась с мужем. Панькин вел речь о покупках, советовался по поводу какого-то письма, полученного от ее родных. Повернувшись к Торопову спиной, она ногтем скребла по инею на окне. Присутствовать при этом разговоре Торопову показалось унизительным, и он вышел в казарму. Мимо с полушубком в руках прошел Слезкин.