— Соревноваться? С вами? Пожалуйста, — Генка от удовольствия даже заулыбался: решил, что если они меньше нас, непременно проиграют. Я, конечно, тоже так подумал, но спросил:
— А соревнование всей эскадры не в счет?
— В счет, — ответил Пашка. — Но мы с вами — один на один, кроме всех. Кто больше сделает чего-нибудь хорошего, тому покупают килограмм конфет «Ну-ка, отними».
— А почему именно «Ну-ка, отними»? — не без ехидства задал вопрос Грачев.
— Потому что они с вафлями, — Пашка посмотрел на него так, словно Вовка понятия не имел об этих конфетах, а значит, и нечего с ним разговаривать.
— Не годится, — отрезал Синицын, подмигнув мне. — Вот так моряки — за каждый проигрыш килограмм.
— Ох ты, — удивился Пашка. — Что же, мы деньги куем, что ли?
— А на мелочи нам размениваться некогда, — стоял на своем Синицын.
Пашка долго думал, потом шепнул что-то своему дружку и спросил:
— Испугались?
— Уж не тебя ли, Рыжий, — двинулся к нему Генка.
— Я тебе не Рыжий, — поправил огненный чубик Пашка. — Я такой же боцман, как и ты.
— Такой же, да не такой, — распахнул ворот рубашки Синицын. — Я боцман с «Авроры», а ты с морской черепахи.
— Не с черепахи, а с атомного линкора «Мир», — сердито сказал Лисицын.
— Да кто его знает-то, твой линкор? То ли дело наш крейсер. Его весь мир знает. Он легендарный, он по Зимнему дворцу из пушки стрелял.
— Из какой? — наивно спросил Грачев.
Генка повернулся к нему, как перед прыжком в воду, набрал в рот воздуха и замер.
Замер весь экипаж. Я почувствовал, что Грачев ехидничает, но ничем не мог помочь своему другу: сам не знал, из какой пушки бил крейсер по Зимнему.
— Из носового шестидюймового орудия, — ответил на свой вопрос Грачев и добавил: — Боцман обязан знать историю своего корабля.
Ребята засмеялись, а покрасневший Генка пробурчал, что он знал, но забыл.
— Экипаж, смирно! — скомандовал я своему звену, чтобы как-то спасти Синицына от позора. — Боцман, поручаю тебе за неделю написать историю нашего крейсера.
— Вот это здорово, Сеня! — кажется, без насмешки воскликнул Вовка. — Правильно, давайте напишем истории своих кораблей. И у кого будет лучше, тому прибавим сто очков.
Все поддержали меня и Грачева.
— И чтоб у каждого корабля была своя песня! — предложила Лена.
— И у всей эскадры!
— Я уже слова придумал, — полез в карман Саблин.
Чур, у нас будет песня из фильма «Путь к причалу»:
пропел Генка, а Вовка и тут не утерпел, чтобы не сострить:
— Это твоя-то спина? Ну-ну. А нашим гимном будет песня из фильма «Человек-амфибия»: «Эй моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть…»
— Это гадко, — густо покраснела Лена. — Грачев, ты же умный, как ты можешь петь такую песню?
Вовка смутился, присел на парту и, прикидываясь простачком, промямлил:
— Я что? Я ничего. Не нравится? Не надо. Придумайте сами.
А Генка, довольный посрамлением Дипломата, примирительно сказал:
— Знаешь, Ленка, и на старуху бывает проруха, как моя мама говорит.
Он повернулся к делегации четвертого класса и решительно потребовал:
— Так будет килограмм или нет?
— За всю игру, — стоял на своем Пашка. — А если хочешь за каждый спор, мы согласны по сто граммов фруктовых ирисок.
Я не мог не отметить, с каким достоинством держатся четвероклассники, и пожалел, что утром так плохо подумал об эскадре. Нет, с такими, как Рыжий, можно идти в поход. И чтобы умерить как-то Генкин пыл и аппетит, я внес предложение:
— Ириски покупать за счет того, кто подведет экипаж.
Звено сказало:
— Правильно.
А Генка остался при своем мнении.
— Тогда нам надо сменить гимн. Там поется: друг мой — третье мое плечо, будет со мной всегда.
Все весело засмеялись, а я спросил:
— Какое же вы первое дело надумали, если не военная тайна?
— Зачем тайна, — поддернул штаны Пашка. — Пусть каждый экипаж соберет сто килограммов макулатуры. А потом вы придумывайте.
— Наберем! — дружно решило звено.
На следующее утро, когда я только что вышел из сарая, где разыскивал свои прошлогодние тетради и мамины журналы, к нам во двор вбежал Генка. Я сразу заметил, что он чем-то сильно расстроен, и позвал его в дом.