— Дружи с дядей Ваней, парень, — научишься жить.
И несмотря на эту дополнительную улику, Лена возражала. Теребя конец косы, она говорила, подражая Фаине Ильиничне:
— Гена — мальчик легко увлекающийся. И это мешает ему хорошо учиться и быть дисциплинированным. Вы об этом лучше меня знаете. Наверное, он увлекся чем-то новым…
— Воровством, — тихо подсказал ей Грачев.
— Может быть, — согласилась Тарелкина, — он попал под влияние этого противного типа Хамугина. Надо узнать. И если это так, надо всем отрядом перевоспитать его. Вот ты, Сеня, сходи к нему домой и как друг поговори с ним по душам.
И хотя Лена говорила со мной, как с подчиненным, и давала прямое указание, я ничуть не обиделся на нее. Почему-то я с радостью захотел выполнить это поручение. Честно говоря, ничего хорошего от разговора с Генкой я не ожидал, но все равно мне было приятно получить такое задание. Она могла бы попросить Грачева, но не сделала этого. Нет, надо непременно сочинить стихи и подарить их Лене. Только мне никак не удается.
— Сеня, почему ты меня не слушаешь? — услышал я вопрос Тарелкиной.
Я смутился: заметили или нет ребята, что я пристально смотрю на Лену и мечтаю? Нет, они тоже смотрят на Лену и слушают ее.
— Я прошу тебя сегодня же сходить к Гене.
— Хорошо, схожу, — сказал я, поднимаясь.
— Да не прямо сейчас, а попозже, — остановила меня Тарелкина. — Ты сегодня какой-то странный. Я еще днем обратила внимание, когда мы с Вовой встретили тебя. Ты не болен?
Ну, это уж слишком!
— Расскажи, что ты придумал с мальчиками? — просит Лена, усаживая меня на место.
Я делаю безразличное лицо и отвечаю:
— Да ничего особенного.
— Как это «ничего особенного», — обижается Крымов.
— Пионерскую заставу придумал, — подсказывает Лисицын, — а говорит «ничего особенного».
Лена внимательно слушает моих друзей, иногда согласно кивает головой, иногда просит повторить.
— Вот это сейчас важно, — делает неожиданное заключение Грачев. — Тем более, что никто ничего о коммунарах пока не знает. И может быть, действительно их не было, а приезжал просто продовольственный отряд собирать хлеб…
— Подожди, подожди, Вова, — просит его Лена. — Как же никто ничего не знает. Милиционер же сказал Синицыну. И потом мой дедушка тоже рассказывал о коммунарах. Скоро он приедет в гости к нам, я уточню. Другое дело, что мы пока не нашли живого участника. Но, по-моему, красные следопыты должны продолжать поиски.
— А как же застава? Без нас? — насторожился Лисицын. — Я не согласен… Я так думаю, как Грачев: отложим это дело.
Все члены штаба стали спорить: может быть, прекратить на время поиски коммунаров? Я предложил дежурить на заставе каждый день новому звену, а поиски продолжать. Грачев сказал, что если мы погонимся за двумя зайцами, то ни одного не поймаем и попросил тут же отпустить его из концертной бригады и назначить командиром пионерской заставы.
Но Лена поддержала не Вовку, а меня. Она сказала, что командиром заставы будет тот звеньевой, чье звено выйдет на дежурство. И еще она попросила организовать дежурство так, чтобы девочки не оставались в степи на ночь. Ведь хлеб будут возить не только днем, а круглые сутки. И нам придется несколько ночей простоять в дозоре. С этим предложением все согласились. Хотя в каждом звене были девчонки, но что поделаешь, времена средневековых рыцарей еще не прошли.
— А если они добровольно? — спросил Паша.
— Ну, если добровольно, тогда другое дело.
— Я уверен, таких не найдется, — решил за всех Грачев, но Лена ему возразила:
— Ты напрасно так несправедлив к нам. Я первая останусь со своим звеном на всю ночь. Значит так, Сеня, — обратилась она снова ко мне, — ты идешь к Синицыну, а я к девочкам. Попрошу их сшить красные повязки на рукава. А ты, Вова, принеси белую краску и напишешь на повязках ППЗ. Пионерская пограничная застава. Правильно, мальчики?
Еще бы, неправильно. Здорово!
Генку я застал в сарае. Он чем-то шуршал. Когда я подошел к двери, оттуда выскочил Леопард и предупреждающе пролаял, загородив вход в сарай. Тотчас появился Генка. Увидев меня, он бросил в темноту кукурузный початок, захлопнул дверь, продел в ушко замок и спросил:
— Жалеть меня пришел? Или уже рассказал всем?
Я ответил не сразу. Обидно слушать такое от друга.
Тем более, что за все годы нашей дружбы я ни разу ни кому не выдавал Генкиных тайн. Но уже если Синицын подозревает меня, то с ним действительно творится что-то неладное. Раньше я мог бы просто повернуться и уйти, а теперь не мог поступить так. Мне стало жалко моего лучшего друга. Целыми днями он возится с этой проклятой скотиной, а теперь еще стал мешочником… Интересно, что он придумал в свое оправдание?