— Только я подумал: придет жулик или не придет, как вижу светлое-светлое пятно. Я сразу догадался — комета! Значит, придет. А вдруг он не один, а, их двое или трое?
— Ну и что же?
— Поймают нас…
Нет, Генку никак нельзя записывать в космонавты… А может, он прикидывается, меня испытывает? Что меня испытывать, я же не побоялся остаться один. Ну, не то что бы один, а с собакой. Была бы веревка, я привязал бы ищейку к стойке моста и пусть она грызет от злости бревно.
— Мы же спрячемся, — во второй раз объясняю я Генке. — И потом не они нас ловят, а мы их.
— Вот завтра будет разговору, — загорается Синицын. — Может, про нас еще и в газету напишут.
— Может быть.
— А может, еще и по радио в «Пионерской зорьке» расскажут.
— Может быть.
— Опять ты заладил свое «может быть». Не хочешь разговаривать, так и скажи честно.
Но что я мог сказать ему честно или нечестно? Ничего. И поэтому я принял, на мой взгляд, самое верное решение — молчать. Хорошо в степи ночью на траве. Смотреть в бездну неба, слушать звонкую разноголосицу кузнечиков, шорох пробегающих сусликов. Но это хорошо, когда все хорошо, а не тогда, когда с минуты на минуту могут появиться жулики, которые спрятали мешок.
Мы их все равно дождемся и увидим. Они нас не увидят, а мы их непременно увидим.
Рядом беспокойно заворочался пес. Может, он почувствовал тех, кого мы ждем? Вдруг он сейчас залает?
— Генка, зажми собаке рот, — прошептал я. Синицын взял собачью морду рукой и спросил:
— Идут?
Леопард завертел головой. Где-то далеко на дороге заскрипели тележные колеса, донеслось глухое шлепанье копыт лошади по пыльной колее. Мы подползли к краю канавы и посмотрели на дорогу. В темноте был виден человек, идущий рядом с подводой. Время от времени человек включал карманный фонарик, и его желтый свет слабым лучом освещал обочину дороги. Значит, он что-то ищет. Только бы собака нас не выдала. Генка ласковыми словами уговаривает ее набраться терпения и молчать, как рыба.
— Зря мы не спрятали мешок, — пожалел Генка, когда мы залезли под мост. — Теперь он его найдет.
— Пусть, — сказал я. — Только бы увидать этого вора.
Вот уже совсем близко скрипит колесо, раздается тяжелый лошадиный вздох, и мы слышим голос, кого бы вы думали? Кладовщика Спиридона Макеевича.
— Притомился, Орлик… Потерпи, дорогой. Мы его найдем…
Я даже ушам своим не хочу верить. Неужели Макеич вор? Про него все говорят, что он честный человек. Я выглядываю из укрытия. В это время луч его карманного фонаря скользнул по обочине, спустился в канаву и погас.
— Где-то он ждет нас, — устало говорит кладовщик, обращаясь к лошади. — Всего вернее возле моста я его обронил…
Шурша травой, Макеич опустился в канаву и включил фонарик.
— Нам без мешка нельзя возвращаться, — продолжал он разговаривать сам с собой. — Зерно в нем не простое, а золотое, элитное…
Услышав все это, я не хотел больше сидеть в укрытии, но Генка держал меня за руку и шептал:
— Маскируется. Вот я сейчас выпущу Леопарда.
— Не смей! — схватил я собаку за ошейник.
Луч фонарика все ближе подходил к тому месту, где лежал мешок. Еще несколько шагов, и Макеич увидит драгоценную пропажу. А мы потом выскочим из засады. И что он подумает о нас? Нет, надо вылазить. Я сделал шаг. Из-под башмаков посыпались комья земли. Кладовщик направил на меня свой луч.
— Вы что тут делаете?
— Мешок караулим.
— А где он?
— Да возле вас лежит…
Телега, мерно поскрипывая, медленно движется к току. Рядом с Орликом трусит Леопард. Макеич сидит на мешке и что-то напевает в свою седую негустую бороду. Мы с Генкой лежим на пахучем сене. Подложив руки, под голову, я смотрю на далекие звезды. Точно праздничные фонарики, теперь они перемигиваются весело. А чего им тревожиться, когда вся история с мешком кончилась как нельзя лучше. И нам весело: дома, сказал Макеич, думают, что мы вместе со всеми ушли на ток помогать просеивать зерно. Там все звено Сережки Крымова.
Генка перевернулся на живот и спрашивает:
— Спиридон Макеич, вы ничего не слыхали про коммунаров?
— Доводилось, — прервал свою песню кладовщик. «Ну вот, — подумал я, — мы ищем где-то кого-то, а тут оказывается рядом человек, который все может рассказать».
— А что вы про них знаете?
— Экзамены старику устраиваете, — повернулся он к нам. — Жили такие коммунары в Париже, — неторопливо начал он говорить, но нам уже было неинтересно. Мы не хуже Макеича знали историю Парижской Коммуны. Генка сразу перебил его;
— Не про тех…