— Дай этого Бог, дочь моя, — перекрестился Григорий. — Верю, что тебе удастся поставить на должное место своего неразумного мужа, поэтому хотел бы спросить тебя об ином. Зачем тебе постоянно пребывать под угрозой развода и утраты власти, если можно без особого труда избежать этого? Ты сказала, что, ежели у вас с Игорем будет ребёнок, ты во всех случаях останешься великой княгиней и матерью-воспитательницей княжича или княжны. Но, сохранив титул и не лишившись принадлежности к великокняжескому семейству, ты не выпустишь в единый миг из своих рук находящуюся у тебя власть, как бы того ни желал великий князь. А учитывая его тягу к воинским походам, рискованной охоте на медведей и кабанов, пристрастию к хмельному зелью, вполне может случиться, что ты останешься вдовствующей великой княгиней раньше, чем бывший муж сведёт с тобой окончательные счёты, низведя до положения обычной женщины и матери. Помимо сказанного, неужто тебе не хочется стать просто матерью, родив и воспитав сына, который унаследует великую державу?
— Хочется, — призналась Ольга. — Особенно после того, как познала, что такое власть и насколько сладостно чувство повелевать чужими судьбами. Я желала бы, чтобы дело моей жизни перешло в руки сына, который надёжно продолжил бы его, но... А ежели случится так, что, родив сына от Игоря, мне затем придётся искать ему жену, подобную мне, которая стала бы вершить вместо него державные дела, дозволив ему заниматься лишь охотой да застольями? Я давно мечтаю о сыне, однако мысль, что у него может оказаться характер Игоря, страшит меня.
— Но ты можешь родить не сына, а дочь, которой характер Игоря будет вовсе не в тягость. И она не хуже, чем княжич, поможет тебе сохранить титул великой княгини при любых отношениях с мужем.
— У меня будет сын, Григорий. За свою жизнь я трижды была по этому поводу у разных ведуний, и каждая говорила, что я рожу сына. Боги обязательно пошлют мне его, и я стану матерью князя, чья слава затмит деяния всех его предшественников. Наверное, пришло время, когда это предначертание судьбы должно сбыться, и мне не надобно ему противиться. А характер сына... Помнишь, ты читал мне, что природа отдыхает на сыновьях великих людей, но одаривает сполна их внуков. Игорь, сын грозного князя-воителя Рюрика, не получил от Богов и матери-природы ничего из добродетелей своего отца, зато моему сыну, внуку Рюрика, перейдут по наследству его лучшие черты характера. Ты прав, Григорий, мне пора стать матерью и начать воспитывать для Руси настоящего великого князя.
— Рад, что ты пришла к такому решению, — сказал Григорий. — Но этим ты сняла лишь половину тяжести с моей души. Я недавно молился на могиле князя-христианина Аскольда и вспомнил о печальной участи жены его названого брата, князя-соправителя Дира, так и принявшего смерть язычником. Ты знаешь о ней?
— Конечно. Великая княгиня Мирослава, жена князя Дира, вероломно убитого по велению князя Олега, ушла вместе с мужем дымом священного погребального костра на Небо.
— Ушла живой, — подчеркнул Григорий. — Она заживо сгорела с мёртвым мужем потому, что того требуют законы русов-язычников. Жена великого князя Олега избежала такой же участи лишь оттого, что умерла до гибели мужа, зато с князем были сожжены две его любимые наложницы. Как ты можешь серьёзно говорить о воспитании сына, ежели подобная судьба поджидает и тебя, очередную великую княгиню, в случае гибели или смерти Игоря? Задумывалась об этом?
— Да. Но что значат мои мысли, если этому обычаю сотни лет? Звание великой княгини предполагает не только обладание огромными правами, но и наличие тяжких обязанностей, которые она добровольно берёт на себя при вступлении в брак. Как часто повторяется в твоих священных для христиан книгах — каждый несёт свой крест, и я не исключение из сего правила.
— Но свой ли крест ты несёшь, дочь моя? — спросил Григорий, впиваясь в лицо Ольги немигающим взглядом. — Да, некогда ты взвалила на себя эту тяжёлую ношу, но разве сегодня ты осталась той, какой была много лет назад, соглашаясь стать женой Игоря? Тогда ты, язычница, была готова безропотно подчиниться любой судьбе, уготованной великой княгине дикими обычаями предков-язычников. Но разве с той поры в твоей голове не произошло просветления, разве не стала ты воспринимать мир и существующие в нём законы и обычаи по-другому? Неужто у тебя, рассудочной, волевой женщины и великой княгини, не возникало желания отказаться жить по чужим законам, а заставить других жить по твоим?