Танит Ли
«Застольный этикет»
Я все поняла сразу, как только его увидела. Да и любой понял бы. Фильмы и книги настолько хорошо познакомили нас с природой и обычаями Вампиров (умышленно с заглавной буквы), что мы не только можем, но и должны заметить и узнать представителя этой расы за пару сотен шагов. И пойти за заостренным колом…
Или, пожалуй, нет…
Меня отправил туда, то есть убедил посетить октябрьский бал в Реконструкторском особняке, мой отец Энтони. Он сказал, цитирую: «Думаю, тебе там будет интересно».
— Почему? — потребовала объяснений я, поскольку отнюдь не так собиралась провести первые пять дней месяца.
— Потому что в мире полно людей вроде Кокерстонов. Если хочешь, Лел, считай это заключительной частью своего образования. Ты узнаешь, как они тикают.
— Тикают? — уточнила я. — В смысле, как часы или как бомба?
— В обоих смыслах, — ответил мой элегантный, очаровательный и безмерно раздражающий отец.
Октябрь — закат года. Пора пламенеющей, опадающей листвы, туманов и мечтаний, перед кануном Дня Всех Святых и приходом зимы. У меня были собственные планы, но — сами видите. Папа знает лучше. (Вся беда в том, что, насколько я могу судить, так оно обычно и есть.)
И вот я приняла приглашение Кокерстонов, собрала вещи, поездом доехала до станции Чакатти, а затем взяла такси, за рулем которого сидел крайне очаровательный тип, по виду, манерам и разговору вылитый тираннозавр реке (я не вру), принявший жизнерадостный псевдочеловеческий облик.
Я прозвала замок Реконструкторским особняком с самого начала — с того момента, как прочла в газете, что хозяева вывезли откуда-то из Восточной Европы целое здание, огромный старый дом, похожий на крепость, и теперь восстанавливают его по камешку на новом месте, на просторном, поросшем деревьями лугу неподалеку от небольшого городка Чакатти. Кокерстоны явно весьма состоятельны. Около двадцати лет назад один из них выиграл в лотерею. Я видела их фотографии. Мне действительно не хотелось ехать, но я noехала, поскольку Энтони решил, что мне следует это сделать.
На случай, если в моем рассказе отец выглядит чудовищным манипулятором, я должна заявить здесь и сейчас — это прямо противоположно тому, каков он на самом деле. Как я уже говорила, просто кажется, что он знает… все обо всем. Но с другой стороны, это очень недалеко от истины.
Меня зовут Лелистра. Это имя часто встречается в нашей семье, но друзья обычно обращаются ко мне Лел. Зовите меня Лел, хорошо?
— О! Тебе стоило позвонить — мы прислали бы за тобой машину! Ты ведь Лелистра? Какое очаровательное имя! О, нам бы и в голову не пришло обрезать его до «Лел»!
Вот так они, Кокерстоны, меня и приветствовали. Бесчисленное семейство, только отца им не хватает. Наверное, сбежал — уж я бы на его месте непременно сбежала. Скалящиеся загорелые сыновья и скалящиеся дочери, напудренные до белизны, и громогласные тетушки, и дядюшка, похожий на мрачного демонического Билла (его так и зовут), и мать, миссис Кокерстон, или Ариадна, как мне велено было ее называть. Ей уже исполнилось шестьдесят, но во всех отношениях она скорее напоминает пятнадцатилетнюю. При виде нее даже я ощутила безотлагательную потребность присмотреть за ней, отогнать ее подальше от коктейлей — ей еще слишком рано их даже пробовать — и, возможно, представить какому-нибудь моложавому старичку.
На крыльях беспокойства я взлетела вверх по лестнице и приземлилась на ковер в ослепительно-белой спальне с кроватью, не уступающей размерами бейсбольному полю.
Я попыталась дозвониться до Энтони, но он ловко укрылся на деловой встрече. Тогда я оставила ему сообщение: «Папа, я собираюсь тебя убить».
Позвольте, я опишу вам Реконструкторский замок.
Это устремленная вверх тысяча футов угольно-синего камня, с башнями, сводами, балконами, террасами, лестницами внутри и снаружи, похожими на застывшие ступенчатые водопады, — причем некоторые из них такие же скользкие. Стекла слегка тонированы и с внешней стороны выглядят, словно дымчатые очки. Изнутри они окрашивают дневное небо в зеленоватый, а ночное — в фиолетовый с розовыми звездами. Местность вокруг является частной собственностью и полна деревьев, озер и оленей. Поскольку на дворе октябрь, самцы всю ночь ревели в лесах и будили меня, словно пожарная сирена, примерно каждые полчаса.
Все вместе это представляло собой огромный тематический парк.
Темой, по всей видимости, являлись сами Кокерстоны или их фантазии о себе. Ощущение поддельной старины и иллюзорной древности было настолько сильным, что даже не казалось смешным.
И всем гостям пришлось облачиться в одежду, которую нам выдали хозяева: женщинам — в ниспадающие платья, мужчинам — в костюмы готического стиля, ничего позднее 1880-го или ранее 1694-го. Все вместе мы напоминали беженцев из рухнувшей киностудии, и этот дом очень для нас подходил.
Прошло два дня и две ночи, полных рева.
В день бала все или, по крайней мере, молодежь были вынуждены провести целое утро и послеполуденные часы в горячих ваннах, подвергаясь массажу, умащению кремами, педикюру и маникюру, завершившихся мытьем головы и причесыванием — словно кошки перед выставкой. Затем пришло время облачения в наряды, самые экстравагантные из тех, что нам пришлось здесь носить.
Я зевала без перерыва, возлагая вину за это на вопли неугомонных оленей, не дававших мне спать.
Платье, выбранное для меня Ариадной, оказалось белым. Как она отметила: «Превосходно смотрится с твоими чудными светлыми волосами». Волосы у меня такие от природы, но парикмахер каким-то образом заставил их побледнеть еще сильнее — напугал, наверное. И кожа у меня тоже белая. Я люблю солнце, но загар на нее не ложится. В белом платье я растворилась, совершенно ненамеренно, превратившись в своего рода гипсовую статую без особых примет, за исключением глаз, которые у меня, хвала Господу, темно-серого цвета.
«Мне стоит появиться, — решила я, — поиграть в их глупые игры, протанцевать несколько менуэтов и вальсов — что-либо более современное сюда не допустят — и изящно ретироваться, как только получится, а позже утверждать, что я оставалась там до самого конца».
Мне неплохо удаются такого рода штуки. То ли помогает эгоистичный инстинкт самосохранения, то ли моя более покладистая сторона не желает кого-то оскорбить или задеть. Понятия не имею, да меня это и не волнует. Главное, это работает: я исчезаю, остальные не огорчаются.
Так что я спустилась по скользкой, как стекло, лестнице и вошла в бальный зал, похожий на вывернутый наизнанку свадебный торт — кругом все сахарная глазурь и позолота, с виноградными гроздьями канделябров. И огляделась.
Вот тогда-то я его и увидела. И узнала. Или, скорее, поняла, что он такое.
Снизу вверх по позвоночнику пробежало то особенное колкое электричество, что становится заметным на кошке, когда ее мех встает дыбом.
Как нарочно, мимо прошествовала Ариадна.
— Кто это? — будто невзначай спросила я. — Мне нравится этот костюм.
— Да, разве он не великолепен? Но, не сомневаюсь, ты отметила, что он и сам весьма привлекателен, — с воодушевлением набросилась на меня она.