Они намеревались по возможности вечером добраться до Брено, а оттуда двинуться на другой день в направлении Генуи. Они спускались по южному склону Альп. Бурно наступала весна, и все вокруг было полно обновления и преображения. Благоуханные апельсиновые рощи наполняли воздух ароматом. Пологие холмы, по которым они порой спускались, заросли цветущим миртом. Лик природы был улыбчив и весел, и такие же чувства царили в сердце Мегалены. Она смотрела на того, кто завладел ее сердцем; хотя в душе она не хотела вспоминать события, в результате которых некий непонятный разбойник неизъяснимым для нее самой образом обрел любовь некогда надменной Мегалены ди Метастазио.
Вскоре они приехали в Брено. Вольфштайн отпустил погонщика и повел Мегалену на постоялый двор, приказав подавать обед. Снова они торжественно поклялись друг другу в вечной верности и нерушимой любви, а дальнейшее, что нельзя поведать бумаге, вообразите сами.
Был почти полдень. Вольфштайн и Мегалена сели за стол и вели беседу с той откровенностью и весельем, к которым побуждает взаимное доверие, когда дверь отворилась и хозяин постоялого двора сказал, что какой-то человек хочет поговорить с Вольфштайном.
— Скажи ему, — воскликнул Вольфштайн, несколько удивленный, желая предостеречься от возможной опасности, — что я не желаю с ним говорить.
Хозяин покинул комнату, но вскоре вернулся. С ним был какой-то человек огромного роста и в маске.
— Он не принимает отказа, синьор, — сказал хозяин, извиняясь, и покинул комнату.
Незнакомец подошел к столу, за которым сидели Вольфштайн и Мегалена, и сорвал маску. Это был Джинотти. Вольфштайн невольно вздрогнул от ужаса. Он вскочил. Мегалена удивилась.
Наконец Джинотти нарушил жуткое молчание.
— Вольфштайн, — сказал он, — я спас тебя от неминуемой смерти. Лишь благодаря мне Мегалена с тобой. Что я получу взамен?
Вольфштайн посмотрел ему в лицо — оно было строгим и суровым, но на нем не было того жуткого выражения, которое прежде заставляло его вздрагивать от ощущения опасности.
— Мою вечную благодарность, — помедлив, ответил Вольфштайн.
— Обещай тогда, что когда я, нищий и бесприютный, попрошу твоей защиты, когда я попрошу выслушать то, что я захочу поведать, ты выслушаешь меня. Когда я умру, ты похоронишь меня, чтобы душа моя забылась вечным покоем небытия. Только так ты сможешь отплатить мне за то добро, что я тебе сделал.
— Хорошо, — ответил Вольфштайн. — Я сделаю все, что ты просишь.
— Поклянись! — воскликнул Джинотти.
— Клянусь.
Джинотти резко вышел прочь, послышался звук его шагов, спускавшихся по лестнице, и, когда они затихли, с души Вольфштайна словно упал камень.
— Как этот человек спас тебя? — спросила Мегалена.
— Он был из нашей шайки, — уклончиво ответил Вольфштайн, — и как-то раз, когда мы выехали на дело, его пуля вошла в сердце человека, который иначе снес бы мне саблей голову.
— Дорогой Вольфштайн, кто ты, откуда? Ты же не всегда был разбойником?
— Это так, любимая. Но рок не позволяет мне рассказывать о том, что было до того, как я связался с бандитами. Дражайшая моя Мегалена, если ты меня любишь, никогда не спрашивай меня о моем прошлом, но удовлетворись тем, что мое будущее будет посвящено тебе, одной тебе.
Мегалена удивилась, но, хотя ей очень хотелось приоткрыть покров тайны, которой окутал себя Вольфштайн, воздержалась от вопросов.
Таинственный визит Джинотти произвел слишком сильное впечатление на Вольфштайна, чтобы от мыслей о нем легко можно было избавиться. Напрасно он пытался казаться беспечным и безмятежным в разговоре с Мегаленой. Он хотел было утопить эту мысль в вине — но напрасно. Странное требование Джинотти холодило его грудь, как кусок льда. Наконец, поскольку было уже поздно, они пошли каждый в свою комнату.
Ранним утром следующего дня Вольфштайн встал, чтобы сделать необходимые приготовления к путешествию в Геную, отрядив вперед слугу, которого нанял в Брено, приготовить им жилье ко времени их приезда.
Незачем поминутно описывать все подробности их путешествия.
Наутро четвертого дня они были уже неподалеку от города. Они обдумали план, которого им следовало придерживаться, и вскоре, прибыв в Геную, поселились в особняке в самом дальнем конце города.