12 ноября во Флоренции у него родился сын Перси Флоренс, которому суждено было пережить своего отца и быть утешением своей матери в ее горе.
Когда стала надвигаться зима, Шелли, страдавший от суровости климата, решил переехать в Пизу, где воздух был мягок, вода удивительно чиста и имелся замечательный врач, Вакка Берлингиери, к которому можно было обращаться за советами. Большая часть его жизни, с января 1820 года до его кончины, была проведена им в Пизе. Присутствие м-ра Тайга и леди Маунткэшелль (бывшей ученицы Мэри Вульстонкрафт) делало это место еще более привлекательным. Летом 1820 года Шелли переехал с семьей в дом Джисборнов в Ливорно, бывший тогда незанятым. Здесь было написано самое восхитительное из поэтических посланий, «Письмо к Марии Джисборн». Мэри немного воспрянула духом, и малютка Перси был «самым веселым ребенком в мире». Но мать его не была всецело поглощена домашними заботами, потому что она с большим увлечением предалась изучению греческого языка, в то время как Шелли был занят праздничной работой, так блестяще удавшейся ему, — переложением в октавы гомеровского «Гимна к Меркурию».
Когда жара стала усиливаться, они нашли себе убежище на водах Сан-Джулиано, в четырех милях от Пизы. Во время прогулки на Монте Сан Пеллегрино — сборное место богомольцев в известное время года — у Шелли возникла мысль его «Волшебницы Атласа», и поэма была написана в три дня, непосредственно следовавшие за его возвращением на купанья. Мэри предпочитала бы, чтобы он избрал сюжет менее далекий от человеческих симпатий. Она шутливо укоряла его, и ее порицание вызвало пленительное возражение во вступительных стансах. Когда же немного позднее он обратился к гротескной обработке происшествий из современной истории, результаты были далеко не так удачны. «Эдип Тиран, или Тиран Толстоног», драматизирующий с сатирической целью дело королевы Каролины, принадлежит к наименее счастливым попыткам автора, хотя имеет известное значение как одна из любопытных граней его ума. «Тиран Толстоног» был издан в Лондоне в 1820 году, но почти тотчас же был изъят из обращения издателем.
Осенью 1820 года Шелли с женой и малюткой сыном возвратился в Пизу. С ними более не было мисс Клэрмонт, взявшей себе место гувернантки во Флоренции. Но Шелли переписывался с ней и принимал живейшее участие во всем, что ее касалось. Вокруг него собрались в Пизе друзья и знакомые: его двоюродный брат и старый школьный товарищ Томас Медвин, теперь драгунский капитан, недавно вернувшийся из Индии; ирландский граф Таафе, считавший себя лауреатом города и ученым критиком итальянской литературы; знаменитый импровизатор Сгриччи и князь Маврокордато, сын бывшего господаря Валахии, ставший впоследствии выдающимся деятелем Греческой революции. Через бывшего профессора физики в Пизанском университете Франческо Паккиани Шелли познакомился с Эмилией, дочерью графа Вивиани, которая провела два года в заключении, в монастыре святой Анны. Мэри и Шелли — оба очень заинтересовались этой красивой итальянской девушкой. Ее молодость, ее очарование, ее печали пробудили в Шелли всю идеализирующую силу его воображения. Она представлялась ему олицетворением всего, что есть лучезарного и божественного — к чему можно стремиться, но чего достичь невозможно, — совершенством красоты, истины и любви. Для него как для человека это была живая, земная, обаятельная женщина и предмет нежной заботливости. Для него как для поэта она возвышалась до воплощения идеала. С этим чувством к Эмилии он написал свой «Эпипсихидион». «Это, — говорит он, обращаясь к мистрис Джисборн, — мистерия; что же касается действительной плоти и крови, вы знаете, я с этим ничего не имею общего... Я желал бы, чтобы Олльер не распространял этой вещи, кроме как среди разумеющих (???????); но даже и они, кажется, склонны приобщить меня к кругу горничных и их ухаживателей». Как это часто бывало раньше, Шелли в свое время вышел из этого идеализирующего настроения. «“Эпипсихидион”, — писал он потом, — я видеть не могу; особа, которая там воспевалась, была облаком, а не Юноной; и бедный Иксион спрыгивает с центавра, бывшего порождением его собственных объятий». Тот же восторженный пыл, нашедший себе поэтическое выражение в «Эпипсихидионе», придал возвышенность тона критическому очерку Шелли «Защита поэзии», написанному в феврале и марте 1821 года в ответ на «Четыре возраста поэзии Пикока». Быть может, это самое замечательное из произведений Шелли в прозе, и статья является как бы непреднамеренным описанием приемов его собственного творчества.