— О, ничего, просто минутная слабость. Скоро все пройдет, давайте сядем.
Они вошли в беседку.
—Это всего лишь сонливость, — с деланной веселостью сказала Элоиза. — Скоро пройдет. Я долго засиделась вчера вечером, видимо, из-за этого.
— Тогда прилягте на эту кушетку, — сказал Фитц-Юстас, протягивая руку за подушкой, чтобы сделать ложе поуютнее, — а я сыграю несколько ирландских мелодий, которые тебе так нравятся.
Элоиза прилегла на кушетку, и Фитц-Юстас, усевшись на пол, начал играть. От печальной жалобы его напевов Элоиза растрогалась, она вздохнула и утерла глаза платком. Наконец она погрузилась в глубокий сон, но Фитц-Юстас продолжал играть, не замечая, что она уснула. Она что-то сказала, но так тихо, что он понял, что она спит.
Он подошел к ней. Она спала, на ее губах играла нежная ангельская улыбка, озаряя ее лицо неземной красотой. Внезапно ее сновидения сменились другими, и, хотя улыбка осталась на ее губах, она стала печальной, и слезы пробились из-под сомкнутых век. Она вздохнула.
Ах! С каким пылким восторгом Фитц-Юстас склонился над ней! Он не смел ни заговорить, ни шевельнуться, но, прижав к губам выбившийся из ее прически локон, молча ждал.
— Да, да... я думаю... возможно, — пробормотала она наконец, но так сбивчиво, что слова были едва понятны.
Фитц-Юстас слушал с восторженным вниманием.
— Я думала... мне кажется... он любит меня, — еле различимо прошептала спящая Элоиза. — Может, если он не любит меня, то позволит мне любить его... Фитц-Юстас!
Внезапно ее сновидения снова сменились другими, и она в ужасе проснулась с криком:
— Фитц-Юстас!
ГЛАВА XII
Любовь есть небо —
Небо есть любовь.
Незачем говорить об их чувствах — они любили друг друга, и этого довольно для тех, кто чувствует так же, как Элоиза и Фитц-Юстас.
Как-то ночью Монфор вернулся из Женевы куда позже обычного. Элоиза и Фитц-Юстас сидели и ждали его возвращения, и Элоиза была уже готова пожелать Фитц-Юстасу доброй ночи, когда их встревожил стук в дверь. И тут же внутрь ворвался Монфор, торопливой и неверной походкой, в окровавленной одежде, с искаженным смертельно бледным лицом.
Оба невольно вскрикнули:
— Что... что случилось?
— О, ничего, ничего! — торопливо ответил Монфор полным мучительного отчаяния голосом. Его дикий вид противоречил его уверениям.
Фитц-Юстас спросил его, куда он ранен, но, убедившись, что тот цел, бросился к Элоизе.
— О, оставь меня! — воскликнула она. — Я уверена, что с ним плохо! Скажите мне, дорогой Монфор, что случилось, сжальтесь, скажите мне!
— Немпер убит! — ответил Монфор с тяжелым отчаянием в голосе. Замолчав на секунду, добавил: — Полиция идет по моему следу. Прощай, Элоиза! Прощай, Фитц-Юстас! Я должен вас покинуть — вы сами знаете, с какой неохотой я это делаю. Ищите меня в Лондоне. Прощайте еще раз!
С этими словами он в отчаянии бросился прочь, вскочил на стоявшую у ворот лошадь и умчался. Фитц-Юстас понимал, что он не может оставаться здесь дольше, так что на лице его не было удивления. Он вздохнул.
— Ах, я понимаю, — сказала Элоиза в страшном возбуждении, — это я причина этих несчастий. Немпер искал меня, благородный Монфор меня не выдал, а теперь он вынужден бежать и, возможно, погибнет. Ах! Боюсь, что каждый мой друг обречен! Фитц-Юстас! — сказала она с такой нежностью, что он почти невольно схватил ее руку и прижал к груди в приливе немого, но выразительного восторга любви. — Фитц-Юстас! Вы ведь не покинете точно так же бедную одинокую Элоизу?
— Не надо так говорить, любовь моя. Как, как можешь ты бояться, любовь моя, если твой Фитц-Юстас жив? Скажи, обожаемая Элоиза, ты готова стать моей супругой, чтобы не разлучаться никогда? Скажи, ты согласна немедленно венчаться со мной?
— Разве ты не знаешь, — дрожащим тихим голосом сказала Элоиза, — что я принадлежала другому?
— О! — перебил ее охваченный страстью Фитц-Юстас. — Не считай меня рабом такого вульгарного и недалекого предубеждения. Неужели мерзкая порочность и неблагодарность Немпера может замарать безупречную чистоту души моей Элоизы? Нет-нет! Она никогда не будет запятнана слабостью плоти, в которой она заключена. Она превыше всего на земле, именно это я и обожаю, Элоиза. Скажи, разве душа твоя принадлежала Немперу?
— О нет, никогда! — пылко вскричала Элоиза. — Немперу принадлежал лишь мой страх.
— Тогда почему ты говоришь, что принадлежала ему? — укорил ее Фитц-Юстас. — Ты никогда не могла принадлежать ему, ибо была предназначена мне, с того самого мгновения, когда частицы той души, которую я боготворю, были соединены Творцом, Коему я поклоняюсь.