О, целуй! — Но в забытьи
Губы холодны твои:
Ты в любви своей нежна.
Но бледна и холодна,
Мертвой льдяности полна.
Нам глубоко под землей
Ложе брачное с тобой:
В тишине уютно там,
Сумрак склепом будет нам,
Брачным ложем сладким снам.
Льни, пока не будем мы
Тень одна единой тьмы;
Пусть наш дух борьбой смущен,
Льни, пока не внидет он
В непробудный вечный сон.
Он шепнет, пока мы спим,
Что, скорбя, не мы скорбим;
Как Восторгу иногда
Снится горькая Беда,
Пусть он снится нам всегда.
Посмеемся, Грусть моя,
Привиденьям бытия,
Беглым призракам и сну.
Как собаки в тишину
Воют, лают на луну.
Весь обширный мир, Сестра,
Кукол жалкая игра;
Вот их нет, и мгла кругом,
В мире, где с тобой вдвоем
Мы во мнимости живем.
СТАНСЫ, НАПИСАННЫЕ БЛИЗ НЕАПОЛЯ В ЧАСЫ УНЫНИЯ
Сияет небо солнцем ясным,
Играет быстрая волна,
Прозрачным полднем, нежно-красным,
Цепь снежных гор озарена:
Земля, стряхнув оковы сна,
Блаженством почек дышит снова,
В ветрах и в пеньи птиц весна,
И в звуках рокота морского.
Здесь нежен даже гул смятенья городского.
Из глубины, с морского дна,
Глядят подводные растенья,
Их зелень с красным сплетена;
В волне — всех светов отраженье.
Как звездный дождь — ее движенье.
Один встречаюсь я с весной,
И океан, тая волненье,
Поет размерною волной, —
О, если бы теперь был кто-нибудь со мной!
Увы! Я чужд надежд, участья,
Внутри — раздор, нет мира — вне,
Я чужд и царственного счастья,
Что знает мудрый в тишине,
Живя сознаньем, как во сне,
Увенчан внутреннею славой;
Ни ласк, ни снов, ни власти мне.
Другие жизнь зовут забавой, —
Иная чаша мне, с холодною отравой.
Но здесь, где ветерок шутя
Воздушно веет на просторе,
Я, как усталое дитя,
Хотел бы выплакать все горе,
Здесь скорбь нежна, как грусть во взоре:
Я здесь хотел бы, в свете дня,
Уснуть, остыть, и ждать, что море,
Неумолкаемо звеня,
Свой гимн мне пропоет, баюкая меня.
Быть может, кто и пожалеет,
Что я забылся вечным сном,
Как я, поняв, что день слабеет,
Скорблю до времени о нем;
Да, я один из тех, о ком
Жалеют, — пусть им нет призванья;
Но я несроден с этим днем.
Он светит, а умрет сиянье,
Он будет жить еще, как блеск воспоминанья.
СОНЕТ
Не поднимайте тот покров, который
Зовут живые жизнью: пусть на нем
Лишь вымысел мерцает беглым сном.
Все то, чему хотели б верить взоры.
Два духа, Страх и Чаянье, как воры,
Таятся там, во мраке роковом,
И тени ткут в провале снов глухом,
Над бездной создают свои узоры.
Был некто, кем покров приподнят был:
Любить хотел он, — но в широком мире
Он никого, увы, не полюбил.
Свет в тени, зрячий меж слепых на пире,
Ждал правды он, спасения от зол,
И, как Пророк в пустыне, не нашел.
1819
СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ПРАВЛЕНИЯ КЭСТЛЬРИ
На улице камни остыли,
И холодны трупы в могиле,
И выброски мертвы, — и лица у их матерей
Так бледны, как берег седой Альбиона,
Где нет больше ласки, о, Воля, твоей.
Где нет ни суда, ни закона.
Сыны Альбиона мертвей
Холодных дорожных камней,
Их топчут, как глину, — недвижны они год от года,
И выбросок мертвый, которым страна
Терзалась так долго и тщетно, — Свобода:
Убита, убита она.
Топчи и пляши, Притеснитель,
За жертву не встанет отмститель:
Ты полный владыка всех трупов и мертвых камней,
И выбросков дум, что, не вспыхнув, остыли.
Они — как ковер на дороге твоей,
Ковер на дороге к могиле.
Ты слышишь ли праздничный смех?
То Смерть, Разрушенье, и Грех,
И с ними Богатство, «Сюда! На грабеж!» — закричали.
Вопят за стенами: «Смелее! Смелей!»
И Правда оглохла от их вакханалий.
От свадебной песни твоей.
Венчайся с ужасной женою.
Чтоб Страх и Тревога волною
Тебе распростерли под сводами жизни альков.
Венчайся, венчайся с Погибелью черной.
Спеши к ней скорее для мерзостных снов,
Тиран, Притеснитель позорный!
ПЕСНЬ К БРИТАНЦАМ
Британцы, зачем вы волочите плуг
Для лордов, что в тесный замкнули вас круг?
Зачем вы готовите пышные платья
Тиранам, которые шлют вам проклятья?