Средь запустенья города немого,
Что колыбелью был, а ныне склеп,
Людей угасших сказанное слово,
Обломок от крушения судеб, —
Восстала Башня Голода, виденьем,
Под ней тюрьма, чудовищный вертеп.
Там мука сочеталась с преступленьем,
Кто там живет, кошмары их полны
И золотом, и кровью, и томленьем.
И так они до смерти видят сны.
Там высится тяжелая громада!
Соборы, башни — ей затенены
Лучи небес, воздушная услада,
И каждый храм, и каждый пышный дом,
От башни той, ее страшася взгляда,
Как бы ушел — мир обнажен кругом:
Как будто призрак, смутный и ужасный,
Средь нежных женщин встал зловещим сном,
И, сделавшись зеркальностию ясной,
В себе их вид, их лики отражал,
И слил в одно весь этот блеск прекрасный,
Пока застывшим мрамором не стал.
ИНОСКАЗАНИЕ
Из бриллиантов призрачных портал
Зияет на большой дороге жизни,
Мы все идем, здесь, между страшных скал;
Кругом, в борьбе, в какой-то дикой тризне.
Как тучи гор, глядящие в провал,
Мятутся нескончаемые тени,
Теряясь в вихрях быстрых изменений.
И чуть не всякий так легко идет,
Не ведая, что призрак беспощадный
За каждым, следом, шествует и ждет,
Чтобы вступил он в область смерти жадной;
Иные же — они наперечет —
Понять желают смыслы изменений,
Глядят, глядят, но всюду только тени.
СТРАННИКИ МИРА
Скажи мне, светлая звезда,
Куда твой путь? Скажи, когда
Смежишь ты в черной бездне ночи
Свои сверкающие очи?
Скажи мне, бледная луна,
Зачем скитаться ты должна
В пустыне неба бесприютной,
Стремясь найти покой минутный?
О, ветер, вечный пилигрим!
Скажи мне, для чего, как дым,
Ты вдаль плывешь? Куда стремишься?
Какой тоской всегда томишься?
СОНЕТ
Спешите к мертвым вы! Что там найдете,
О, мысли и намеренья мои?
Ткань мира ждет на каждом повороте.
Ты, Сердце, быстро бьешься в забытьи, —
Ждешь радости, но предано заботе.
Ты, жадный ум, о смерти, бытии
Все хочешь знать. Куда же вы идете,
Зачем шаги торопите свои?
Путь жизни с быстротою покидая,
От боли и от счастия равно
Вы прячетесь во гроб, где смерть седая.
Здесь зелень трав, там пусто и темно.
О, мысли, сердце, ум! Чего ж вы ждете,
Что в глубине могильной вы найдете?
К ЖУРНАЛИСТУ
Сонет
Любезный друг, не скажешь ли ты мне,
Зачем ты на того, кто чист душою,
Лелеешь злобу, как мечту во сне?
Ты в этом не потешишься со мною.
Вся злоба — на одной лишь стороне,
Игры не будет, нет, и я не скрою,
Что даже я презренья чужд вполне,
И состязаться не могу с тобою.
Уж лучше эту жажду утиши,
Коль пить нельзя. Я холодней бесстрастной
Спокойной девы — ясностью души.
Яснее, чем ребенок безучастный.
Раз я Нарцисс вражды твоей, — беда:
Зачахнешь, будешь Эхом навсегда.
ДОБРОЙ НОЧИ!
Доброй ночи? О нет, дорогая! Она
Не добра, если гонит любовь мою прочь;
Проведем ее вместе с тобою без сна, —
И тогда будет добрая ночь!
Разве может быть добрая ночь без тебя?
Разве в силах я грусть о тебе превозмочь?
Нет, весь мир позабыть, трепеща и любя, —
Это добрая ночь!
Ночь лишь тем хороша, что мы ночью нежней.
От влюбленных сердец скорбь уносится прочь,
Но не будем совсем говорить мы о ней, —
И тогда будет добрая ночь!
ОРФЕЙ
А
Отсюда близко. Вон с того холма,
Что ввысь уходит острою вершиной,
Увенчанный как бы кольцом дубравы.
Увидите вы темную равнину,
Бесплодную, по ней течет поток.
Ленивый, черный, узкий, но глубокий,
На нем от ветра ряби не бывает,
И дальняя луна глядит напрасно.
На этой влаге зеркала ей нет.
Идите вдоль бестравного откоса,
Над этой необычною рекой,
И вы придете к мрачному затону,
Откуда бьют незримые ключи
Той странной речки; их рожденье скрыла
Ночь без лучей, живущая под сводом
Скалы, чья тень ложится на затон —
Источник тьмы, вовек неистощимый:
А на краю трепещет нежный свет,
Хотел бы он с возлюбленной обняться, —
Но, как Сиринкс от Пана убежала,
Так ночь бежит от дня, или с враждой,
Угрюмо, тупо отвергает ласку
Его объятий, порожденных небом.
На стороне одной того холма,
Среди его бесформенных зазубрин,
Пещера; из нее, водоворотом,
Бесплотный устремляется туман,
По бледности воздушней паутины,
Дыханием уничтожая жизнь;
На миг скала его налетом скрыта,
Потом развеян ветром, вдоль потока
Стремится он, иль, зацепившись, медлит
В расщелинах, дыханьем убивая
Червей заснувших, если жизнь в них есть.
На той скале, на выступе угрюмом,
Растет, вздымаясь, группа кипарисов, —
Не тех, что восходящими стволами
И стройностью спиральною своей
Дробят лазурь родной долины вашей,
И ветер чуть играет в их ветвях,
Торжественности их не нарушая, —
Нет, здесь они один к другому льнут
Со страхом, поврежденные ветрами;
В тоске их ветви хилые вздыхают,
Дрожат, меж тем как ветер хлещет их.
Толпа теней, избитых непогодой!