Проза
ЗАСТРОЦЦИ
ГЛАВА I
...Что их Творец
Вдруг станет их врагом и уничтожит
Свои творенья мстительной рукой?
О, это слаще самой страшной мести!
Несчастный Верецци был оторван от всех, кто ему был дорог на земле, и лишен счастья, став жертвой тайных врагов.
Все было тихо. Непроглядная тьма скрывала очертания предметов, когда, побуждаемый яростью мести, Застроцци оказался у дверей постоялого двора, где спокойно спал Верецци.
Он громко позвал хозяина. Хозяин, кому одно его имя внушало страх, дрожа, повиновался.
— Ты знаешь итальянца Верецци? Он живет здесь.
— Да, живет, — отозвался хозяин.
— Я приговорил его к смерти, — воскликнул Застроцци. Уго и Бернардо пойдут за тобой в его комнату, а я останусь при тебе, чтобы ты нас не вздумал обмануть.
Они осторожно поднялись по лестнице, успешно исполнили свой замысел и унесли спящего Верецци туда, где ждала карета, чтобы отвезти жертву мстителей к месту его смерти.
Уго и Бернардо уложили все еще спящего Верецци в карету. Несколько часов они быстро ехали вперед. Верецци по-прежнему крепко спал, и даже тряска не смогла пробудить его.
Уго и Бернардо, сидевший на козлах, были в масках.
Было еще темно, когда они остановились у маленькой гостиницы на уединенной одинокой пустоши. Сменив лошадей, они снова тронулись в путь. Наконец забрезжил день — но Верецци все еще спал.
Уго в страхе спросил о причине такого необычно крепкого сна. Застроцци хотя и прекрасно знал причину, мрачно ответил:
— Не знаю.
Они быстро ехали весь день, который природа словно завесила мрачным покровом. Порой они останавливались в тавернах сменить лошадей и перекусить.
Настала ночь, и они свернули с наезженной дороги и, въехав в огромный лес, медленно двинулись по неровной почве.
Наконец они остановились. Они вынесли свою жертву из кареты и понесли в пещеру, черневшую в долине по соседству.
Недолго злосчастная жертва незаслуженного преследования наслаждалась забытьем, которое оберегало ее от осознания его ужасного положения. Он пробудился — и, охваченный ужасом, забился в руках негодяев.
Они вошли в пещеру. Верецци оперся на выступ скальной стены.
— Сопротивление бесполезно, — послышался голос. — Лишь покорность может немного облегчить твое наказание.
Верецци следовал за ними, насколько позволяла слабость, которую он испытывал после неестественного сна и недавней болезни. Но он едва мог поверить в то, что не спит, и не до конца осознавал реальность происходящего. Он смотрел на все в необъяснимом ужасе, как бывает в кошмарном сне.
Некоторое время они спускались по грубым извилистым коридорам, пока не достигли железной двери, которая на первый взгляд казалась частью скалы. До сих пор все было погружено в полную тьму, и Верецци впервые увидел скрытые масками лица своих преследователей в свете факела, принесенного Бернардо.
Массивная дверь распахнулась.
От света факелов мрак, царивший внутри, показался еще более пугающим, и Верецци подумал, что эта пещера — могила, из которой он не выйдет никогда. Снова он начал было вырываться, но он был слишком слаб, чтобы бороться с невозмутимым Уго, и, сдавшись, обмяк у него в руках.
Его торжествующий преследователь внес его в сырую келью и приковал к стене. Железная цепь обвила его талию, убогая солома стала ему ложем, его ноги были пригвождены к полу огромными скобами, и лишь одна его рука осталась свободной, чтобы принимать убогую подачку в виде хлеба и воды, которую ему ежедневно приносили.
Его лишили всего, кроме мысли, которая, сравнивая прошлое и настоящее, стала для него самой жестокой пыткой.
Уго приходил в камеру каждое утро и вечер, принося грубый хлеб и кувшин воды, изредка в сопровождении Застроцци.
Напрасно молил он о милосердии, жалости и даже смерти — бесполезны были все вопросы о причине его жестокого заточения — его тюремщик хранил суровое молчание.
В тоске мучительного заточения проводил Верецци бесконечные дни и ночи, тянувшиеся в однообразной монотонности ужаса и отчаяния. Теперь он едва вздрагивал, когда скользкая ящерица пробегала по его обнаженным и неподвижным членам. Большие черви, сплетавшиеся с его длинными спутанными волосами, больше не вызывали ужаса.
День для него был неотличим от ночи; и хотя на самом деле он провел в заточении всего несколько недель, в его воспаленном воображении они растянулись на годы. Иногда он едва осознавал, что его мучения реальны, но Уго, чье лицо выдавало в нем демона, был той фурией, что рассеивала его ожившие было надежды. Его загадочное перемещение сюда из гостиницы близ Мюнхена приводило в смятение его мысли, и он никак не мог сделать вывода по вопросу, занимавшему его.