— Фердинанд! — взволнованно вскричала Матильда, когда он вошел. — Ну? Ты нашел Верецци? Ах! Говори скорее! Избавь меня от этого ужасного ожидания.
— Синьора! — сказал Фердинанд. — Мне очень горько говорить, что все мои усилия в поисках графа Верецци были тщетны...
— О, безумие, безумие! — воскликнула Матильда. — Разве ради этого бросилась я в темную бездну преступления? Ради этого я отвергла стыдливость своего пола и, бросая вызов последствиям, предложила свою любовь тому, кто презрел меня? Тому, кто избегает меня, как этот жестокий Верецци? Но если он в Пассау... если он в окрестностях города, я найду его.
С этими словами, не слушая возражений слуги, отбросив все приличия, она выбежала на улицу. Мрачное молчание царило на улицах Пассау — было за полночь, и все жители погрузились в сон — все, кроме Матильды, которая почти не знала сна. Ее белые одеяния развевались в ночном воздухе, ее темные растрепанные волосы рассыпались по плечам, и, пробегая по мосту, она показалась лодочнику каким-то сверхъестественным и бесплотным существом.
Она торопливо миновала мост и свернула направо, в поля. Дунай спокойно катил свои воды, едва тревожимые ветром, и в них отражалась ее стройная фигура, когда Матильда торопливо шла вдоль берега, едва понимая сама куда. Внезапный страх, неутолимое отчаяние заполонили ее разум и без того безумный от безнадежной любви.
— Что делать мне в этом мире, если мои лучшие мечты погибли, моя самая горячая надежда оказалась тщетной? — воскликнула обезумевшая Матильда, когда в порыве отчаяния, попыталась броситься в воду.
Но ее жизнь не оборвалась, ибо чья-то рука удержала ее от отчаянного поступка.
Обессиленная ужасом, она упала в обморок.
Какое-то время она лежала в бесчувственном оцепенении, пока незнакомец, зачерпнув шляпой воды из реки, не оросил ее бледное лицо, вернув к жизни несчастную Матильду.
Каково же было ее изумление, какие же восторг и смятение охватили ее, когда в лунном свете она увидела Верецци, в тревожной заботливости склонившегося над ее стройным телом!
— Чему я обязан счастьем, — воскликнул удивленный Верецци, — лицезреть графиню ди Лаурентини? Разве я не оставил вас в вашем итальянском замке? Я надеялся, что вы прекратите преследовать меня после того, как я сказал вам, что безраздельно принадлежу другой.
— О, Верецци! — воскликнула Матильда, бросаясь к его ногам. — Я люблю тебя до безумия, до умопомрачения. Если в тебе есть хоть искра жалости, не дай мне молить напрасно, не отвергай ту, что не может справиться с роковой, неутолимой страстью, что сжигает ее.
— Встаньте, синьора, — ответил Верецци. — Встаньте, это неуместный разговор, он не приличествует такой знатной даме, как вы, и не подобает вашему нежному полу. Позвольте мне проводить вас вон к тому дому, где вы, возможно, пожелаете подкрепиться или провести ночь.
Лунные лучи играли на спокойной воде Дуная, когда Верецци молча повел прекрасную Матильду к скромному жилищу, в котором обитал.
Клодина ждала у дверей и начала уже опасаться, что с Верецци случилась какая-то беда, поскольку, когда он подошел к дверям, давно минул час его обычного возвращения.
Обычно в часы, когда вечерний сумрак наполняет воздух прохладой, он бродил по округе среди роскошной природы, но редко загуливался до полуночи.
Поддерживая терявшую сознание Матильду, он подошел к Клодине. Зрение старушки давно ослабло от возраста, и, пока Верецци не окликнул ее, она не увидела, что с ним графиня ди Лаурентини.
— Клодина, — сказал он, — снова прибегаю к вашей доброте. Эта дама, которая забрела сама не зная куда, окажет нам честь и проведет ночь в нашем доме. Если вы приготовите ей тюфяк, на котором я обычно сплю, я отдохну сегодня на торфе. И приготовьте ужин. Синьора, — обратился он к Матильде, — надеюсь, немного вина поможет поднять ваше настроение, позвольте налить вам стакан.
Матильда молча приняла его предложение. Их глаза встретились, и взгляд Матильды красноречиво сверкнул.
— Верецци! — воскликнула Матильда. — Я всего несколько дней в Пассау, я расспрашивала о вас — о, как жадно я расспрашивала! Не проводите ли вы меня завтра в Пассау?
— Хорошо, — чуть помедлив, сказал Верецци.
Вскоре к ним вошла Клодина. Матильда торжествовала успех своего плана, и в присутствии Клодины разговор свернул на общие темы. В конце концов поздний час заставил их разойтись.
Верецци, оставшись наедине со своими мыслями, упал на торф, тянувшийся вплоть до Дуная. Самые черные размышления овладели им, и в событиях этой ночи он увидел причину своего самого горестного несчастья.
Он не мог полюбить Матильду и, хотя он всегда относился к ней чрезвычайно дружелюбно, не испытывал к ней никаких чувств, кроме холодного почтения. Никогда он не видел в ее натуре тех темных черт, которые, если дать им развиться, вызывают лишь ужас и отвращение. Он считал ее женщиной сильных страстей, которая, сопротивляясь им из последних сил, в конце концов была захвачена их потоком; женщиной, чьи блистательные качества поблекли от единственной ошибки, — и за это он жалел ее. Но он не мог не сравнивать ее с Джулией, чья женственная утонченность сторонилась всяческого подозрения или даже бестактности. Ее хрупкая фигура, ее нежное ангельское лицо совершенно контрастировали со страстностью, сверкающими глазами, волевым лицом, смелым выразительным взглядом Матильды.