Доктор знаком велел Матильде удалиться.
Она задернула занавеси и стала с тревогой ждать.
Глубокий, долгий вздох вырвался наконец из груди Верецци. Он поднялся сам — глаза его словно следили за каким-то образом, который воображение рисовало ему в дальнем полумраке комнаты, ибо ночные тени лишь частично разгонял свет лампы на столике. Он поднял почти неживую руку и провел ею по глазам, словно пытаясь убедить себя в том, что то, что он видел, — не игра воображения. Он посмотрел на доктора, который молча сидел у его постели и терпеливо ждал развития событий.
Верецци медленно поднялся и отчаянно вскричал:
— Джулия! Джулия! Моя давно потерянная Джулия, вернись! — А затем, уже более собранно, добавил печально: — Ах нет, ты мертва, ты потеряна навеки, навеки!
Он повернулся и увидел доктора, но Матильда пока еще пряталась.
— Где я? — спросил Верецци доктора.
— Вы в безопасности, — ответил тот. — Возьмите себя в руки, все будет хорошо.
— Ах, но Джулия? — спросил Верецци голосом, в котором слышалось такое отчаяние, что можно было опасаться, что он снова начнет бредить.
— О, держите себя в руках, — сказал доктор. — Вы были очень больны, это лишь игра воображения, и даже сейчас, я опасаюсь, вы в таком умоисступлении, которое влечет за собой воспаление мозга.
Бессильное тело Верецци снова опустилось на постель, — но глаза его были по-прежнему открыты и устремлены в пустоту: казалось, он старается разобраться в сумятице мыслей, что довлели над его мозгом.
Матильда отдернула занавесь, но, встретившись взглядом с доктором, поняла по его взгляду, что ей следует оставаться там, где и прежде.
Когда она перебирала события этого дня, ее сердце наполнялось смятенными, но приятыми чувствами. Она предполагала, что если Верецци оправится, в чем она уже мало сомневалась, то она легко сумеет изгнать из его сердца детскую влюбленность, которая владела им раньше; сможет убедить его в том, что глупо считать, что первая любовь длится вечно; и, неустанно и усердно ублажая его, сумеет наконец мягким, спокойным вниманием и притворной чуткостью завоевать приязнь человека, к которому так долго и пламенно стремилось ее сердце.
Утешая себя этими мыслями и желая услышать из уст доктора более четкое подтверждение того, что Верецци в безопасности, чем показывал его взгляд, Матильда встала впервые с начала его болезни и, невидимая для Верецци, приблизилась к доктору.
— Следуйте за мной в гостиную, сказала Матильда.
Доктор повиновался, и его горячие заверения, что Верецци вне опасности и скоро выздоровеет, укрепили колеблющуюся надежду Матильды.
— Но, — добавил доктор, — хотя мой пациент выздоровеет, если его разум будет спокоен, я не могу отвечать за его выздоровление, если он будет вас видеть, поскольку его расстройство, будучи полностью умственным, может усилиться...
Доктор сделал паузу и оставил Матильде заканчивать предложение, поскольку был он человеком проницательным и здравомыслящим и догадывался, что некоторые внезапные и бурные эмоции, причиной коих она была, вызвали болезнь его пациента. Эта догадка переросла в уверенность, когда он увидел, как смертельно побледнела Матильда.
— Разве мне нельзя присматривать за ним? Ухаживать за ним? — взмолилась Матильда.
— Нет, — ответил доктор. — Поскольку он сейчас очень слаб, один ваш вид может вызвать немедленное расстройство.
Матильда вздрогнула в ужасе от одной этой мысли и пообещала слушаться его приказов.
Наступило утро. Матильда встала с бессонного ложа и неуверенно пошла к покоям Верецци.
Она остановилась у двери и прислушалась. Сердце ее бешено колотилось, когда она слушала дыхание Верецци — каждый звук, исходивший от него, пугал ее. Наконец она медленно открыла дверь и, хотя она и соблюдала указания доктора не попадаться на глаза Верецци, не могла себе отказать в удовольствии посмотреть на него и нашла себе какое-то дело в его комнате.
Она слышала, как Верецци вполне разумно задает вопросы сиделке, но он явно не понимал, где он находится, и не знал, что привело его в такое состояние.
Наконец он погрузился в глубокий сон, и Матильда осмелилась посмотреть на него: лихорадочный румянец ушел с его щек, а синева губ сменилась ярко-красным. Она жадно рассматривала его.
Неземная, хотя и слабая, улыбка появилась на его лице, рука его чуть шевельнулась.
Матильда, опасаясь, что он проснется, снова спряталась. Она ошиблась: глянув на его снова, она увидела, что он все еще спит.
Она по-прежнему смотрела на его лицо. Сновидения его сменились другими, ибо из-под век его потекли слезы и тяжелый вздох вырвался из груди.