Так она стояла, скрестив руки на груди, словно созерцая мерцающий небосвод.
Было поздно — обычно она возвращалась раньше, и Верецци вышел встретить ее.
— Что? Ты задумалась, Матильда? — игриво воскликнул он.
При этих словах щеки Матильды мгновенно вспыхнули, но так же быстро побледнели, и она сказала:
— Я любовалась спокойствием вечера, красотой закатного солнца, а потом столь близкие моему духу сумерки заставили меня уйти дальше, чем обычно.
Ничего не подозревающий Верецци не заметил ничего необычного в поведении Матильды, но, заметив, что вечерний воздух холоден, повел ее назад в замок. Матильда всеми способами, всеми уловками пыталась не упустить жертву. Она изображала, что восхищается всем, что ему нравится; она ловила каждое слово Верецци — но долгое время все было напрасно, долго все ее усилия завоевать его любовь были тщетными.
Часто, когда она касалась струн арфы и извлекала из нее чарующие звуки, когда ее почти ангельское лицо склонялось над ней, взгляд Верецци становился восторженным, и, забывая обо всем остальном, он предавался волнующему забвению и в восхищении слушал ее.
Но все ее усилия не смогли изгнать Джулию из его памяти. Он очень привязался к Матильде, он ценил ее, от всего сердца почитал — но не любил.
Так шло время. Часто отчаяние и мысль о том, что Верецци никогда ее не полюбит, наполняли душу Матильды мучительной тревожной болью. Красоты природы, окружавшей замок, больше не привлекали ее. Часто, подхваченная потоком мысли в одиночестве покоев, ее душа уносилась на крыльях ожидания и воображения. Иногда же воображение рисовало перед ней самые страшные картины будущего: ненависть Верецци, то, как он убивает ее, его союз с Джулией — все это тяготило ее разум и доводило ее почти до полного отчаяния, ибо Верецци один заполнял ее мысли; порожденные ее постоянными грезами, самые жуткие предчувствия отравляли цветущую Матильду. Однако порой проблеск здравого смысла озарял ее душу: обманутая видениями нереального блаженства, она обретала новую отвагу и новые надежды на счастье от этого мимолетного луча, ибо, обычно погруженная в мрачные раздумья, она устремляла унылый взгляд долу, хотя порой в ее глазах вспыхивало пламя надежды на удовлетворение ее желания.
Часто раздираемая чувствами, ее душа содрогалась, и, не ведая ее намерений, Матильда, не зная, какой план лучше предпринять, искала Застроцци: ему, сама не зная почему, она многое доверяла — его слова были полны спокойного раздумья и опыта, и его казуистика, согласно которой не существует высшего существа, которое видит все наши деяния, приносило покой ее душе — покой, за которым следовало ужасное и непреходящее убеждение в лживости аргументов ее сообщника, но все равно они успокаивали ее и, взывая к ее здравому смыслу и страсти одновременно, лишали ее блага и того и другого.
Здоровье Верецци тем временем медленно крепло: однако его разум после такого жестокого испытания не восстановил своей живости, но смягчился со временем, его горе, поначалу жестокое и нестерпимое, превратилось в постоянную меланхолию, которая читалась на его лице и была видна во всех его поступках, и его упрямство десятикратно воспламеняло страсть Матильды.
Трогательная нежность голоса Верецци, мягкое грустное выражение его глаз — все это порождало в ее душе бурные, но все же более нежные чувства. В его присутствии ей становилось спокойнее, и те страсти, которые в одиночку становились почти невыносимыми, при нем превращались в нежное, хотя и смятенное, наслаждение.
Как-то вечером, когда Матильда и Застроцци не назначали встречи, она, охваченная разочарованием, пошла в лес.
Небо было необычно темным, солнце садилось за западной горой, и его прощальный луч окрашивал тяжелые облака алым пламенем. Поднялся ветер и вздохнул в верхушках высоких сосен над головой Матильды. Далекий раскат грома, подобный шуму дубравы, принесся неясным эхом на крыльях ветра. Матильда, не замечая грозы, шла по глухому лесу, и путь ей освещали сверкающие молнии.
Оглушительный гром раскатился в вышине, дугой сверкали молнии, порой выхватывая из мрака обожженные стволы лиственниц, возносивших к небу свои ветви выше по склону.