Она с животным наслаждением наблюдала за своей жертвой; но, скрыв страсти своего сердца, выражала своим потупленным взглядом робость и напускную чуткость.
Она ждала, скрывая нетерпение, вечера: тогда она заложит прочное основание для своего счастья.
Она без страха решила подставить себя под удар кинжала, пролить свою кровь и рискнуть.
Наконец наступил вечер. В воздухе стоял туман, и было прохладнее обычного; однако, поддавшись уговорам Матильды, Верецци сопроводил ее на прогулку в лес.
Грудь Матильды трепетала от нескрываемого счастья, когда она приближалась к назначенному месту: дрожащие ноги почти не держали ее. Непривычные чувства — чувства, которых она никогда не испытывала прежде, волновали ее грудь, но, укрепившись духом и убедив себя, что наградой за твердость станет райское наслаждение, она бесстрашно шла вперед.
На порывистом ветру раскачивались высокие сосны, тени сумерек быстро затягивали темный лес. Ветер затих, и воцарилась мрачная, глубокая тишина.
Они пришли к месту, назначенному в качестве сцены для спектакля, который должен был стать основой счастья Матильды.
Ее раздирали такие сильные чувства, что она дрожала всем телом, и Верецци нежно осведомился, в чем причина ее тревоги.
— О, ничего, ничего, — ответила Матильда, но его участливый вопрос породил в ней еще большую уверенность в предстоящих ей восторгах, и она еще сильнее задрожала от возбуждения, и душу ее охватил еще более неодолимый экстаз.
Справа, в густой лесной тени, можно было незаметно спрятаться любому, слева зияла ужасающая пропасть, на дне которой грохотал бешеный водопад. Вокруг виднелись огромные бесформенные массы камня, а над всем этим гигантская почерневшая гора возносила к небесам скалистые вершины.
Они подошли к пропасти. Матильда стояла на головокружительной высоте. Чувства почти оставили ее, и она схватилась за ветвь огромной сосны, висевшей над пропастью.
— Какая страшная глубина! — воскликнула Матильда.
— И правда страшная, — задумчиво сказал Верецци, глядя в ужасающую бездну.
Некоторое время они молча стояли и смотрели на эту картину.
Послышались шаги. Грудь Матильды затрепетала от смешанного чувства счастья и недоброго предчувствия, и, собравшись с мужеством, она обернулась. К ним приближался какой-то мужчина.
— Что тебе здесь нужно? — воскликнул Верецци.
— Отмщения! — воскликнул негодяй и, воздев кинжал, нацелился в грудь Верецци, но Матильда подняла руку, и кинжал пронзил ее, не задев Верецци. Тот, шагнув вперед, упал, и негодяй тут же бросился в гущу леса.
Белоснежная рука Матильды была в крови. Рана была болезненной, но в глазах ее светилось торжество, и радость в ее душе била через край: кровь быстро струилась из ее руки, окрашивая алым камень, на котором они стояли.
Верецци поднялся с земли и, увидев кровь, пятнавшую платье Матильды, с ужасом спросил, куда она ранена.
— О, не думай об этом, — воскликнула она. — Скажи: ты тяжело ранен? — осведомилась она с напускной тревогой в голосе. — О! Я так испугалась, когда подумала, что кинжал, пронзив мою руку, поразил тебя насмерть!
— О, я не ранен, — ответил Верецци. — Вернемся поскорее в замок.
Он оторвал полосу от рубашки и перевязал руку Матильды. Медленно они пошли к замку.
— Что же это за мерзавец, Верецци, — сказала Матильда, — что позавидовал моему счастью и попытался похитить жизнь, за которую я десять тысяч раз пожертвовала бы моей собственной? О, Верецци, как мне благодарить Господа, Который отвел смертоносное острие от твоего сердца!
Верецци не отвечал, но его сердце, его чувства были глубоко тронуты поведением Матильды. Такое благородное презрение к опасности, такая горячая страсть, готовность пожертвовать своей жизнью ради его спасения — все это наполняло его грудь нежностью к ней, и он почувствовал, что ни в чем не сможет ей отказать, даже если придется пожертвовать жалкими остатками своего счастья, если она этого потребует.
Грудь Матильды распирало от невыразимого наслаждения: ее душа воспарила на крылах предвкушаемого счастья, и глаза сияли торжеством. Она едва удерживалась от того, чтобы стиснуть Верецци в объятиях и назвать своим: осторожность и страх, что такое преждевременное выражение любви может быть и не принято им, сдерживали ее.
Они пришли в замок, и Верецци послал за хирургом в соседний монастырь.
Хирург быстро приехал, осмотрел руку Матильды и сказал, что никаких неприятных последствий быть не должно. Матильда удалилась в свои покои, и те восторги, которые прежде она подавляла в присутствии Верецци, теперь, вырвавшись из узды здравого смысла, затопили душу Матильды восторгом наслаждения.