Тяжелый вздох последовал за этими словами.
Душу Верецци переполняли разные чувства. В конце концов он сорвался с места, подхватил Матильду на руки и нежно попытался успокоить ее.
Она испугалась, увидев его, она не слышала его слов, но будто бы охваченная стыдом, упала к его ногам и спрятала лицо в его плаще.
Он нежно поднял ее, и его лицо убедило ее, что плод всех ее стараний готов наконец упасть ей в руки.
Ликование восторженного предвкушения переполняло ее грудь, однако, понимая, что следует притвориться, сознавая, что бесстыдное требование его любви лишь оттолкнет Верецци, она сказала:
— О, Верецци, прости меня! Я думала, что я одна, что никто не услышит секретов моего сердца, коими, поверь мне, я более не намеревалась докучать тебе, и ты не услышал бы этих бесстыдных слов — бесстыдных даже в уединении — если бы я не дала им вырваться. Я не могу более скрывать, что питаю к тебе неудержимую, неодолимую страсть, но я заклинаю тебя, не думай дурно обо мне из-за того, что ты услышал сейчас, и не презирай несчастное слабое существо, которое не в силах преодолеть роковой страсти, сжигающей его. Никогда больше, даже наедине с собой, я не дам выхода моей любви, никогда более несчастная Матильда не будет докучать тебе. Невозможно преодолеть столь пламенную страсть, как моя.
С этими словами Матильда, словно охваченная стыдом, опустилась на землю.
Чувство, более сильное, чем благодарность, более пылкое, чем уважение, более нежное, чем восхищение, овладело сердцем Верецци, когда он поднял Матильду. Ее стройная фигура в его воспаленном воображении обрела десятикратное очарование. Охваченный внезапной страстью, он бросился к ее ногам.
Забвение и оцепенение заволокло его чувства, и, когда он лежал у ног Матильды, из его одурманенного сознания полностью стерлись все события его прошлой жизни. В страстных словах он открыл ей свою безудержную любовь.
— О, Матильда, дражайшая, небесная Матильда! — восклицал Верецци. — До сих пор не понимаю, что ослепляло меня, что не позволяло мне осознать, как я тебя обожаю! И это обожание будет неизменным, несмотря ни на что, и никогда не угаснет от времени.
Пламень чувственной, безумной любви струился в его жилах, когда он заключил охваченную восторгом Матильду в объятия и почти неразборчиво от страсти поклялся ей в вечной верности.
— Прими в ответ мою клятву в вечной преданности тебе, Верецци! — вскричала Матильда. — Прими мои клятвы вечной, нерушимой любви!
Все тело Верецци дрожало от необычных жгучих чувств. Он назвал Матильду своей женой — в бреду внезапной страсти он прижал ее к своей груди.
— Хотя наша любовь, — воскликнул он в порыве страсти, — не нуждается в суетных узах человеческого закона, хотя ей не нужно никакого одобрения, давай же немедленно дадим приказание готовить нашу свадьбу!
Матильда радостно согласилась. Никогда она не испытывала подобного восторга. Ликование ее души вспыхивало пламенем в ее глазах. Яростное, восторженное ликование наполняло ее, когда она смотрела на свою жертву, чьи нежно-лучистые глаза теперь пылали чувством. Ее сердце сильно билось от возбуждения, и, когда они вошли в замок, ее грудь настолько переполняли бурные чувства, что она не могла их выразить словами.
Обезумев от страсти, она прижала Верецци к своему колотящемуся сердцу, и, захваченная экстазом головокружительных страстей, ее голова закружилась от невыразимого наслаждения. В груди Верецци также бушевали новые яростные страсти: он горячо ответил на ее объятие и в восторге крепко обнял ее.
Но обожание, с которым он ныне смотрел на Матильду, было далеко от того чистого и скромного чувства, которым характеризовалась его любовь к Джулии: та страсть, которая, как он искренне считал, кончится с его жизнью, была стерта искусностью другой женщины.
Матильда достигла своей цели — на другой день она должна была стать его невестой, и ее самая желанная цель будет исполнена.
Она ждала наступления этого дня с горячим нетерпением, с безумным предвкушением счастья.
День тянулся медленно, и медленно часы отсчитывали уходящее время.
Наконец настало утро. Матильда поднялась с бессонного ложа. В глазах ее полыхало яростное, восторженное ликование, когда она обнимала свою жертву. Он отвечал ей тем же, называл ее дорогой и любимой навек супругой и со всем восторгом безумной любви выражал нетерпение в ожидании монаха, который должен был обвенчать их. В тот день Матильда прибегла ко всем уловкам, которые могли бы развеять его воспоминания.
Наконец пришел монах, и роковой обряд — роковой для душевного спокойствия Верецци — был совершен.