Заранее был приготовлен пышный пир — все самые изысканные яства, дорогие вина, которые могли послужить торжеству Матильды, были в изобилии.
Радость Матильды, ее искренний триумф были слишком огромны, чтобы скрывать их. Это ликование вспыхивало в ее выразительных сверкающих глазах, красноречиво говорящих о невыразимой безмерной радости.
Вне себя от счастья, она встала из-за стола и, схватив руку Верецци, в приливе нескрываемого блаженства, повлекла его на звук зыбкой волнующей мелодии.
— Идем, моя Матильда, — воскликнул, наконец, Верецци. — Идем, я устал от восторгов, утомился от слишком невыразимого наслаждения: давай отдохнем и в мечтах повторим удовольствия нынешнего дня.
Верецци не думал, что нынешний день — начало его будущих несчастий. Не думал он, что среди роз счастливой и законной чувственности затаились сожаление, ужас и отчаяние, которые уничтожат грезы, после забвения Джулии казавшиеся столь прекрасными и восторженными.
Наступило утро. Непостижимые чувства — непостижимые для того, кто никогда не ощущал их, наполняли душу Матильды восторгом невыразимого блаженства. Все препятствия для ее любви рухнули, всякое сопротивление было подавлено, но ее грудь по-прежнему была ареной яростных соперничающих страстей.
Хотя она обладала теперь всем, что рисовало ей ее воображение с таким удовольствием, она вовсе не чувствовала того невинного и спокойного наслаждения, которое утешает душу, и, утихомиривая все дурные чувства, наполняет ее безмятежным счастьем. Нет. Ее разум был в смятении от яростных, путаных порывов мечтательного и неземного блаженства. Хотя каждый удар ее сердца, каждый нерв дрожал от счастья удовлетворенного и долгожданного желания, она все равно не была счастлива, она не испытывала той умиротворенности, которая необходима для счастья.
В таком смятении чувств она на короткое время покинула Верецци, поскольку у нее было назначено свидание с сообщником по злодеянию.
Вскоре она встретилась с ним.
— Незачем спрашивать, — воскликнул Застроцци, — твой ли теперь Верецци. Это видно по твоим торжествующим взглядам. План, который мы задумали при последней нашей встрече, дал твоей душе то, чем она жаждала обладать.
— О, — сказала Матильда, — добрый, замечательный мой Застроцци, как мне выразить мою благодарность тебе? Какими словами выразить то немыслимое, небесное блаженство, которым я обязана твоему совету? И все же, среди роз счастливой любви, среди экстаза чувственности мои надежды на счастье омрачает страх, отчаянный холодный страх. Джулия, ненавистная, проклятая Джулия, ее образ — призрак, который разрушает мою уверенность в вечном счастье. Если бы она была уничтожена, если бы какая-нибудь уловка моего друга могла бы вычеркнуть ее из списка живых...
— Довольно, Матильда, — перебил он ее. — Довольно. На исходе шестого дня встретимся здесь, а пока пусть никакие дурные предчувствия не нарушают твоего счастья. Не бойся, но ожидай приезда твоего верного Застроцци, ибо это станет залогом твоего счастья, которым будешь ты наслаждаться вечно.
С этими словами Застроцци ушел, а Матильда вернулась в замок.
В разгар восторгов, экстаза, коих так долго жаждала ее душа, среди объятий того, которого она любовно полагала единственным средоточием всего земного счастья, мучительные, жестокие мысли охватывали душу Матильды.
Погружаясь в мысли о будущем удовольствии — удовольствии от исполнения ее самой дьявольской мести, она устремляла взгляд в землю и не смотрела, куда идет. Так Матильда шла к лесу.
Ее пробудил от размышлений голос — это был голос Верецци, знакомый, нежно любимый голос, и он сильно тронул ее чувства. Она вздрогнула и поспешила к нему, спрятав те страхи, что в его отсутствие тревожили любящее сердце его супруги, ради поисков которой он в тревоге покинул замок.
Радость, восторженное, счастливое ликование, не омраченное страхом, незапятнанное размышлениями, шесть дней царили в сердце Матильды.
Миновали пять дней, наступил шестой, и, когда настал вечер, Матильда нетерпеливыми стремительными шагами направилась в лес.
Вечер был мрачным, в воздухе висел густой туман, ветер скорбно стенал, тихо и глухо, в высоких соснах и шептал среди чахлых кустов, росших на скалах.
Матильда нетерпеливо ждала прибытия Застроцци. Наконец его высокая фигура появилась в узком проходе между скал.
Он подошел к ней.
— Успех! Победа, моя Матильда! — возбужденно провозгласил он. — Джулия...
— Больше не говори ничего, — перебила его Матильда. — Добрый, замечательный Застроцци! Благодарю тебя, но все же расскажи, как ты ее убил, скажи, в каких страшных, жестоких мучениях отправил ты ее душу в вечность. Она умерла от кинжала? Или яд заставил ее в мучительных конвульсиях сойти в могилу?