Кавиньи всеми способами пытался склонить ее к своим желаниям; но Мегалена, глядя на него с отвращением, отвечала с надменностью, которую не могла скрыть и которую его гордый дух вряд ли стерпел бы. Кавиньи не мог скрыть своей досады, когда отвращение к нему Мегалены, усиленное ее сопротивлением, уже перестало быть секретом.
— Мегалена, — сказал он наконец, — красавица, ты будешь моей. Завтра мы обвенчаемся, если ты считаешь, что одних уз любви недостаточно, чтобы соединить нас.
— Никакие узы не смогут привязать меня к тебе! — воскликнула Мегалена. — Даже если я буду стоять на краю могилы, я лучше добровольно брошусь в пропасть, если единственным выбором будет союз с тобой!
Гнев закипел в груди Кавиньи. Буря чувств в его душе была слишком сильной, чтобы сказать хоть слово. Он спешно приказал Агнес увести Мегалену в темницу. Та подчинилась, и обе они покинули зал.
Душу Вольфштайна раздирали противоречивые чувства. На лице его, однако, было лишь одно выражение — мрачной и хорошо продуманной мести. Он не сводил с Кавиньи сурового взгляда. Он решил немедленно сделать то, что замыслил. Встав со своего места, он сказал, что хочет на минуту покинуть пещеру.
Кавиньи только что наполнил свой кубок — Вольфштайн, проходя мимо, ловко подсыпал щепотку белого порошка в вино главаря.
Когда Вольфштайн вернулся, Кавиньи еще не выпил свой смертельный напиток. Поднявшись, он громко провозгласил:
— Эй, всем наполнить кубки!
Все повиновались и расселись в ожидании тоста.
— Выпьем, — вскричал он, — за здоровье невесты вашего предводителя и за их совместное счастье!
Довольная улыбка осветила лицо главаря — тот, кого он считал опасным соперником, таким образом публично откажется от всех претензий на Мегалену, и это будет весьма приятно.
— Здоровья и счастья вожаку и его невесте! — эхом раздалось со всех сторон стола.
Кавиньи поднес кубок к губам. Он был уже готов испить собственную смерть, когда Джинотти, один из сидевших рядом с ним разбойников, поднял руку и опрокинул убийственную чашу на пол. В пещере воцарилось молчание, как затишье перед бурей.
Вольфштайн устремил свой взор на главаря — темный загадочный взгляд Джинотти заставил его это сделать, выражение его глаз было слишком явным, чтобы ошибиться, он трепетал в глубине души, но выражение лица его не изменилось. Джинотти не произнес ни слова, не пожелал объяснять свое непонятное поведение, и эту выходку вскоре забыли, и пирушка продолжилась.
Джинотти был одним из самых отважных разбойников. Он был заслуженным любимцем главаря, и хотя человеком он был загадочным и скрытным и его расположения все искали с большим рвением, чем подобные качества, если рассматривать их абстрактно, заслуживают. Никто не знал его истории — это он таил в самых дальних уголках души, и никакие уговоры или угрозы самого жестокого наказания не могли ничего у него вырвать. Он ни разу не снимал своей загадочной маски, скрывавшей его натуру, с тех пор как вступил в шайку. Напрасно главарь требовал от него открыть причины недавней выходки — он сказал, что это была случайность, но с таким видом, который красноречиво показывал, что причина есть, но пока она оставалась неизвестной. Однако все настолько уважали Джинотти, что этот случай прошел почти без замечаний.