Полночь давно миновала, и бандиты разошлись спать. Вольфштайн вернулся к себе на ложе, но сон бежал от него. В душе его царило смятение, буря чувств бушевала в его пылающем сознании — любовь, безумие, чрезвычайное, непомерное обожание, которое он испытывал к Мегалене, все это побуждало его к деяниям, которые совесть называла безмерно нечестивыми, и, как ему дал понять взгляд Джинотти, не остались вне подозрений. И все же его любовь к Мегалене (скорее, безумие, чем любовь) была такова, что перевесила даже его рассудительность, и его бесстрашная душа решилась следовать к цели, даже если это приведет к гибели!
Приказ Кавиньи относительно Мегалены был выполнен. Дверь ее узилища была заперта, и разъяренный главарь решил держать ее там, пока страдания и заточение не заставят ее повиноваться его воле. Мегалена старалась любыми средствами смягчить жестокое сердце своей стражницы. Наконец ее кротость заставила Агнес смотреть на нее с жалостью, и, прежде чем она покинула камеру, они настолько сблизились, что начали рассказывать друг другу о своем нынешнем положении. Агнес уже была готова поведать Мегалене об обстоятельствах, которые привели ее в эту пещеру, когда вошел взбешенный Кавиньи и, приказав Агнес уйти, сказал:
— Ну, гордячка, теперь ты в лучшем расположении духа, чтобы отплатить услугой за услугу своему хозяину?
— Нет! — героически ответила Мегалена.
— Тогда, — сказал главарь, — если через двадцать четыре часа ты не будешь готова ответить на мою любовь, то я силой возьму это сокровище. — С этими словами он вышел, хлопнув дверью.
На пиру Вольфштайн, увидев неожиданную вспышку ярости Кавиньи, предложил тост, который главарь принял за завуалированное предложение помочь уговорить Мегалену, предположив по поведению Вольфштайна, что те были прежде мимолетно знакомы.
Так Вольфштайн попал в комнату Мегалены.
При виде его Мегалена встала и радостно поспешила ему навстречу, поскольку помнила, что Вольфштайн защитил ее от оскорблений бандитов тем судьбоносным вечером, когда она попала к ним в руки.
— Милая, обожаемая! — воскликнул он. — Времени мало, так что прости меня за краткость. Главарь прислал меня, чтобы убедить тебя выйти за него замуж, но я люблю тебя, я обожаю тебя до безумия. Я не тот, кем кажусь. Ответь мне! Время уходит.
Странное, неведомое прежде чувство нахлынуло в душу дрожащей от страсти Мегалены.
— Да, да! — вскричала она. — Я полюблю... я люблю тебя!
В этот момент в коридоре послышался голос Кавиньи. Вольфштайн поднялся с колен и, с пылким обожанием прижав к губам прекрасную ручку, торопливо отошел в сторону, чтобы рассказать встревоженному Кавиньи об успехе своей миссии. Тот оставался в проходе у дверей, не совсем доверяя Вольфштайну, и готов был уже подойти к дверям и подслушать их разговор, когда Вольфштайн отошел от Мегалены.
Мегалена, оставшись одна, стала думать о том, что только что произошло. Она обдумывала слова Вольфштайна, не понимая, почему они льются таким бальзамом в ее душу. Она прилегла на свою жалкую циновку. Стояла ночь, ее мысли потекли в другом направлении. Меланхоличный ветер вздыхал в уголках пещеры, и унылый стук капель дождя навевал печальные мысли. Она подумала об отце — ее любимом отце — одиноком страннике на лике земли. Или, вероятнее всего, подумала она, его душа нашла успокоение в смерти. Ужасная мысль! Если так, то она завидовала его судьбе, но если нет, это все равно было предпочтительнее ее положения. Она снова подумала о Вольфштайне, поразмыслила над его последними словами о бегстве. Какая сладостная мечта! Снова она вернулась мыслями к отцу, и слезы оросили ее щеки. Она схватила карандаш и, побуждаемая мимолетным чувством, начертала на стене своей тюрьмы следующие слова:
Черный туман объял ее мысли. Она остановилась и, устыдившись безудержности своего воображения, стерла со стены буквы. Ветер по-прежнему жутко завывал. В страхе ожидая утра, она бросилась на ложе и во сне забыла все обрушившиеся на нее беды.