- Какие органы опеки?.. - Услышал я тетю Любу. - Ты же знаешь что там сейчас... Я бы и сама его взяла, да не успею поднять. Времени у меня не осталось. Рак. Врачи говорят, в лучшем случае года два. В худшем шесть месяцев...
- Не страшно было ехать сюда? - Спокойно спросил дед.
- А чего мне теперь бояться?
- Это да...
- Ну так что, - возьмешь?
- Да куда он мне? Видишь же как живу... В глуши.
- Ничего. В глуши сейчас небось безопасней. Не юли Глеб Владимирович, ведь он внук тебе, не чужой.
- Да не внук он мне. - гукнул дед - Не родня мы. Вадим, отец его, вроде как в учениках одно время был. Потом ушел... Я его и лет-то сколько не видел.
- Вот оно как... А чего же тогда Вера твой адрес дала?..
- Кто ж вас баб разберет... - Фыркнул дед - При жизни то она от меня и знать-то не хотела. Из-за неё мы с Вадимом и поссорились. А перед смертью, видишь, взбрело ей...
- Ну и все равно - бери. - Решительно утвердила тетя Люба. - Хоть ты и сбоку припеку, а все равно отца его учил, ближе у него все равно никого нет. Не бери грех на душу, - мальца бери.
За дверью помолчали.
- Ладно, - вздохнул дед. - Я тебе так скажу. - Оставлю я у себя мальца. И проверю по-своему.
- Что значит, - по своему?
- Это уж мое дело. - Отбрил дед. - Ну считай, посмотрю, - глянется ли он мне, придется ли по душе. Сможем ли притерется друг к другу. Выйдет - ладно, значит судьба. Не выйдет - сам отвезу его в город и сдам на руки государству. Больше обещать не могу.
- Ох, дед, тревожно мне. - засетовала тетя люба. - Привезла ребенка в глушь, и оставляю неизвестно кому. Я-то ехала, думала ты родня.
- Ладно, не причитай. Что вы бабы за народ такой... Сперва сами накрутят, а потом плакаться начинают. Я тебе сказал как будет, и за мальца взял ответ. Дальше уже не твоя вахта. Ночевать останешься?
- Нет, поеду. Сейчас, пока он спит. А то с утра застрашится он с тобой оставаться, плакать будет. А так - скажешь уехала, и уехала.
- Ну, разумно. - согласился дед. - Хочешь, людей вызову? Через пару часов приедут. Проводят тебя до города?
- О, ты еще и вызвать людей каких-то можешь? - Удивилась тетя Люба.
- Кое чего могу.
- Ну и хорошо, значит, не такой уж ты отшельник. А ждать не буду, поеду. Я ж тебе говорю, - мне уже боятся нечего.
- Ну, добро. Пойдем, провожу до ворот.
- Проводи. Бог тебе в помощь...
Я не все понял из того что услышал. Только понял что тетя Люба уезжает. Мне захотелось побежать вниз, и попросить чтобы она взяла меня с собой. Но там был этот - дед, и я не решился. Я слышал скрип стульев, когда они встали, слышал их шаги, и как закрылась за ними дверь. Мне захотелось плакать. Я повернулся, и побрел обратно в комнату.
***
Я помню то утро. Все было хорошо, и вместе со мной в то утро проснулась радость. Раз мама не разбудила, и позволила поваляться, значит сегодня наверняка у неё выходной. Наверняка она приготовила что-нибудь вкусненькое. Сейчас вот потянусь, встану, побегут к ней и... Что-то скреблось маленькой смутной тенью внутри. Верно приснился ночью страшный сон, который я не мог вспомнить, только осталось после него какое-то мрачное послевкусие. И отчего так непривычно жестка кровать? И почему так необычно пахло сегодня в моей комнате?
Я открыл глаза, - и все вспомнил.
Чужая комната. И жизнь вокруг - чужая. Утренний свет выкладывал длинные тени на шкафах с старыми книгами, кто-то за дверью, внизу, гремел посудой, за окном пострикивала птица... Все было чужим, и у меня круто сжало сердце.
Я захлопнул глаза, зажмурил их со всей силы, в отчаянной надежде, что если сейчас сильно пожелать, то вдруг все волшебно переменится. Исчезнет чужой дом, исчезнет мамин кашель и врачи, - и все обернется как надо, как оно должно быть, как хочется. Я лежал и сжимал глаза, так что шумело в голове, стараясь отстранится от чужой жизни, чужих звуков, уйти от них и вынырнуть в прошлое. Но когда приоткрыл глаза, надо мной оказался все тот же чужой деревянный потолок.
Я глубоко судорожно вздохнул, откинул одеяло, и вылез из кровати. Ноги и тело захолодило. Я соскочил на пол, и начал натягивать свою одежду, которая была аккуратно сложена рядом на стульчике. Одевался я очень медленно, пытаясь привычными действиями отсрочить то неизвестное, что должно было наступить потом. Но одежды было немного, и она все-таки кончилась. Тогда я зажал губу, тихонько подошел к деревянной, и отчего-то очень тихо и осторожно потянул её. Дверь, как и этой ночью, поддалась без звука, и я оказался на площадке второго этажа. Напротив двери из которой я вышел, была другая - такая же. А слева, вниз уходила та самая лестница с балясниками, по которой я поднялся сюда вчера. Лестница выглядела по-другому, потому что теперь был день, и я не был сонным. Внизу кто-то продолжал стеклянно звякать плошками, и я крадучись, как осторожный зверек начал спускаться вниз, оглядывая открывавшуюся ему комнату.